У любого человека есть ощущение собственной судьбы. Кате представлялось, что ее жестокая безумная сволочь-судьба играет с ней, как с мячиком. Хватает и зашвыривает куда подальше. Потом долго ищет, рассматривает, подбирает и вновь бросает. Ее дело быть тугой и твердой. Не разбиться и не расплющиться о землю. Бодро катиться вперед по инерции, упиваясь тем, что ты сама на что-то способна. Не дать себя раздавить, пока валяешься невесть где и ждешь следующего полета. А куда денешься? Мыслительница рано догадалась, что, забудь ее судьба под каким-нибудь лопухом навсегда, будет гораздо хуже. Приходилось лелеять в себе упругость и твердость. О сентиментальности даже речи не шло. Презренное качество.
Но, прописавшись в центре Москвы в собственной квартире, Екатерина Трифонова впервые сломалась.
Был августовский вечер пятницы. За окном сложно шумел дождь: струи тихо похлопывали друг друга по бокам и звучно плюхались на асфальт. Из открытого окна тянуло прохладой. Она уже не сулила облегчения в жаркой городской плавильне, но вызывала щемящие подозрения, что на этом благодать запросто кончится. Будет лить до сентября, до октября, до ноября… Словом, прощай тепло, бабье лето теперь является не каждый год.
Девушка бездумно взяла плотный лист бумаги, уселась за письменный стол и аккуратно вывела: «Мои прекрасные москвичи, которым я буду благодарна до смерти. И, наверное, после». Прочитала, недовольно фыркнула, скомкала испорченный листок, достала чистый. Ее расстроил и рассердил не смысл написанного. Что чувствовала сквозь подступивший к горлу комок, то и выразила. Каких москвичей она собиралась перечислить? Своих, ставших любимыми, едва ли не родными. Есть за что говорить им спасибо каждый день? Конечно. В нее мама с папой столько не вложили. А эти, чужие, дали все, что она знала и умела плюс работу и крышу над головой. Катя полагала, что никогда не докатится до наглой мысли: «Благополучные интеллигентные люди старались не ради меня. Им важно изредка демонстрировать нержавеющую порядочность самим себе, друзьям, врагам. Будь я тупее и слабее, ничего не получилось бы. Дело не в них, во мне».
Нет, все она написала правильно. Но каллиграфия! Буквы были кривенькие-косенькие, разной высоты и почему-то норовили не соединяться черточками, но обособиться. А ведь у хронической отличницы Трифоновой был лучший почерк в классе, в медучилище, в поликлинике. Все восхищались и завидовали. Катя, безжалостно усмехаясь, шутила: «По почерку определяют характер. У меня – идеальный». Шутку понимали не все. Некоторые считали ее заносчивой.