«Она так прекрасна, Томми. Такая милая, красивая и крепкая. Ты можешь гордиться ею».
«Я горжусь. И как бы я хотел… Но об этом не могло быть и речи. Мы знали это. Ты знала это. – Со вздохом он отвернулся от реки и, глядя ей прямо в глаза, сказал: – Ты все сделала для нее, что могла, Аманда. А теперь тоже оставляешь ее. Боль от этого и от тайны, которую ты носила в себе все эти годы, делает твои дни и часы еще тяжелей. Расскажи ей, Аманда. Пусть она все узнает о себе. И не забудь сказать ей, что я всегда любил ее, только у меня не было возможности показать ей это».
«Но как же? – думает она, окончательно освобождаясь от образов, навеянных сном. – О боже, как я расскажу ей это одна, без их помощи?»
– Мама! – Слегка дрожащими от страха руками Шаннон нежно гладит влажное лицо матери. – Мама, проснись! Тебе, наверное, приснился плохой сон. – Шаннон хорошо знает сейчас, что́ это такое – мучиться от дурных снов и бояться пробуждения. Каждое утро она сама просыпается со страшной мыслью, что мать уже умерла. «Нет, не сегодня, – молила она про себя. – Еще не сегодня!»
– Проснулась, мама?
– Шаннон… Они ушли. Они оба ушли. Их отняли у меня.
– Успокойся, мама. Не плачь. Пожалуйста, не надо плакать. Открой глаза и погляди на меня.
Веки Аманды медленно открылись. В глазах стояла безысходная печаль.
– Прости. Я так виновата. Но я старалась делать только то, что было хорошо для тебя. Я…
– Конечно, мама, я знаю. – Она с ужасом подумала, что метастазы раковой опухоли уже распространились в мозг. Неужели ей недостаточно того, что она получила кости в свое распоряжение? Шаннон мысленно послала проклятие страшной болезни, проклятие богу, но голос ее был полон нежности, когда она снова заговорила: – Все в порядке, мама. Я здесь. Я с тобой.
Аманда глубоко вздохнула, что стоило ей огромных усилий. Опять перед глазами проплыли образы из сна – Колин, Томми и Шаннон, ее дорогая девочка. Какие у нее испуганные глаза! Совсем как в тот день, когда она вернулась из Нью-Йорка сюда, в Колумбус, штат Огайо.
– Все хорошо, – выдохнула Аманда. Чего бы она ни сделала, чтобы из глаз дочери исчез этот ужасный страх! – Я так рада, что ты здесь. И молю простить за то, что совсем скоро должна буду покинуть тебя. Навсегда. Извини, если напугала. Уже успокоилась?
Страх не отпускал Шаннон, металлическим обручем обхватив горло, но она качнула головой, соглашаясь со словами матери. Шаннон почти уже привыкла к чувству страха, оно было с ней неразлучно с той самой минуты, как в ее конторе в Нью-Йорке раздался телефонный звонок и ей сообщили, что мать умирает.