– Задумался.
– Задумался он. Это ведь снимать будут. Кто-то решит, что ты боишься, потому что знаешь. А ты ничего не знаешь.
– Но я ведь знаю. И все знают, что я знаю.
– Это они сегодня знают. А завтра мы им сообщим, что нападение было неожиданным – и все так будут думать. Так. Теперь надо решить, как организовать следственно-розыскные мероприятия.
– Собаку по следу пустить, – предлагает кто-то.
– Дельно. Что еще?
Быстров вмешивается в разговор:
– А когда намечено, Викентий Олегович?
Пробышев отвечает:
– Число уточним, но точно знаю, что во вторник.
– Почему?
– Ну, у нас всегда по вторникам убивают. Понедельник, сам знаешь, день тяжелый. В субботу и воскресенье как-то нехорошо – люди отдыхать должны. Во вторник самое то – впереди целая рабочая неделя, есть время и убить, и следствие провести, и пресса активно работает, освещает. А что, есть другие пожелания? Мы учтем.
– Нет, – говорит Быстров.
Он едет на работу на служебной машине.
Шофер Миша, молодой приветливый мужчина, поглядывает на него.
– Эх, жаль, Вадим Михайлович, – говорит он.
– Что?
– Да приятно с вами было ездить. Вы человек вежливый, спокойный. А кто теперь достанется – неизвестно!
– Да… Неизвестно… – рассеянно говорит Быстров.
Он смотрит на дома, на людей, на вывески. И все, что казалось ему раньше заурядным, представляется теперь привлекательным. Даже – прекрасным.
Возле церкви он говорит:
– Останови-ка.
Миша, не задавая вопросов, останавливается.
Быстров входит в церковь.
Он беседует с отцом Иннокентием, молодым священником, который годится ему в сыновья.
– Сомнения одолевают, батюшка, – говорит он.
– В чем они, сын мой?
– Понимаете… Сегодня с утра бежал в парке… И вдруг – солнце в глаза. И меня как ударило. Я все увидел по-новому. Я понял, что не обращал внимания на обычные вещи. А они прекрасны. И вообще. Вот я говорю, произношу слова – это прекрасно. Дышу – прекрасно. Вижу – прекрасно. Неужели ничего этого не будет?
– Грешные словеса речешь, сын мой. Излишняя приверженность к миру земному – соблазн. Радуйся, что тебя, возможно, ждет юдоль чудесная, без суеты и мелких волнений.
– А если не ждет? Я же не сам умру, убьют.
– Тем паче, сын мой. За мученическую смерть Бог многое простит. Ты не об этом думай, а о покаянии, скорби о грехах своих, пока есть время.
– Нет, но обидно. Я не хуже других. Даже лучше.