Мой XX век: счастье быть самим собой - страница 81

Шрифт
Интервал


22-ХП-62 Сергей Малашкин.

Как доехали? СМ».


«Дорогой Виктор Васильевич, шлю сердечный привет. Простите за мою просьбу. Я долго думал об эпиграфе к роману:

Расти, цвети и силу множь

В стране Советов, молодежь.

Мне кажется он банальным, лозунговым. Как Вам? Если я прав, то его надо выбросить.

Вместо этого банального эпиграфа я поставил бы такой:

Что вечно – желанно,
Что горько – умрет...
Иди неустанно
Вперед и вперед.
Валерий Брюсов.

Или такой:

Ты в поля отошла без возврата.
Да святится Имя Твое!
Александр Блок.

В этих эпиграфах есть смысл. Брюсовский мне нравится больше, да он и больше подходит к роману. В крайнем случае, если не понравятся Вам последние эпиграфы, то удалите совсем эпиграф. Удалите и слово «Конец» в конце романа. Словом, подумайте, посоветуйте мне; нет, лучше решите сами, – я, кажется, растерялся и от первого эпиграфа у меня мутит в душе. Может, я не прав?

Крепко жму руку, желаю от всей души здоровья.

17-11-63 Сергей Малашкин».


«Дорогой и милый Виктор Васильевич!

Я ждал Вас в Нов. Иерусалиме, волновался, но Вы не приехали, забыли меня. Я знаю, что у Вас много работы большой и ответственной, но все же надо было Вам выкроить субботу и воскресенье для природы Нов. Иерусалима и главное для своего отдыха. Я видел план «СП» на 1966 г., искал в Критическом отделе Вашу книгу о Шолохове и не нашел (может, она уже вышла в 1965?) и, скажу, сильно взволновался, не найдя ее, – я Вас не только глубоко уважаю, но и, простите старого старика, отечески отношусь к Вам.

18-го я и В. Г. совсем переехали в Москву, позвоните и загляните. Крепко жму руку.

24-IX – 65 г. Сергей Малашкин».


Кузьма Яковлевич Горбунов как внештатный редактор сократил много нужного для развития сюжета, началась работа с редактором, внимательная, изнурительная. С. Малашкин был явно недоволен произволом редактора. Надо было улаживать конфликт.


«Дорогой и милый Виктор Васильевич.

Я не спал всю ночь. Да и сейчас чувствую себя неважно: никак не соберу нервы в один жгут, как я это делал в молодости. Я не понимаю Кузьмы. Что за цель у него была делать из 42 п. л. 24 п. л.? Не знаю, выдержат ли мои нервы!

Я не просил его хозяйничать над рукописью так.

Я остаюсь дня 4 – 5 в Москве, так как на даче не могу волновать бабу и Ольгу, – они реагируют очень болезненно, жалея меня. Если я писатель дрянь, то не надо браться было бы ему.