Я обернулся и попробовал объяснить:
– Там котёнок…
Все заржали.
– Он остался в спальнике, – добавил я тише. – Он задохнётся.
– Сядь! – приказал тренер.
Ну как я мог сесть, понимая, что обрёк малыша на страшную
смерть.
– Он погибнет! – прорычал я и кинулся туда, где оставил каремат
и спальник.
Комната была закрыта. Где искать ключ, я не знал.
Я проклинал себя, ругал на чём белый свет стоит за свою глупость
и бессердечие. Единственное здесь и сейчас близкое существо, а я с
ним так… Я пытался заглянуть в высокие окна, чтобы увидеть: вдруг
ему удалось выбраться из спальника, но ничего видно не было. Хотя,
как бы ему удалось? Я закрутил спальник на совесть.
И тут ко мне подскочили двое парней из тех, кто сидели рядом со
мной за столом, подхватили меня под руки и поволокли. Я думал в
столовую, кричал, что я не буду есть, пока не освобожу котёнка. На
что один усмехнулся.
– Ты прав, есть ты не будешь! – сказал он и заломил мне руку в
болевой приём.
От резкой боли в плече меня согнуло пополам. И тогда второй тоже
заломил мне руку, и парни повели меня в ту же комнату, где я
ночевал.
Я не сразу понял, что они направились в угол к цепям. Наручники
и ошейник защёлкнулись легко, я даже не успел ничего сделать.
Конечно, я дёрнулся в попытке освободиться. Естественно,
освободиться мне не удалось. Только ошейник затянулся сильнее, да
руки цепями задрало ещё выше.
– Не трепыхайся, – посоветовал один. – А то придушишь сам
себя.
Парни убедились, что я пристёгнут надёжно, развернулись и
спокойненько ушли, оставив меня одного.
Сказать, что мне было плохо – ничего не сказать. Мало того, что
меня украли, так ещё теперь в кандалы заковали. Но самое главное
Дёма! Ему ведь никто не поможет. И воспоминания сами поплыли: вот
котёнок пришёл ко мне там, возле скамейки, приласкался, вот он
запустил коготки мне в бок и разбудил меня от магического сна, вот
мы стоим с ним против Григория Ефимовича, вот он пьёт водичку у
меня из ладони, вот мы вместе спим… И вот я сворачиваю спальник,
скручиваю его… Даже не вспомнив про… Слёзы сами потекли у меня из
глаз.
Я плакал не от боли, но от мысли, что сам своими руками убил
невинное существо.
Не знаю, сколько я стоял. Цепи не позволяли опустить руки, от
этого плечи начало ломить. Запястья болели от врезающихся в руки
кандалов. Кисти сводило судорогой от попытки держаться за цепи.
Ноги налились свинцом. Стопы начало ломить. Стоять было уже
невыносимо. Я не мог прислониться к стенке, не мог двигаться.