Я моргнула, начиная оживать.
«Зачем он мне все объяснил? Зачем объясняют? Значит он...?»
На щеках начал расцветать румянец.
Мне привиделось, что невидимый Ингренс в комнате, усмехнулся и закатил глаза, всем видом сетуя на недогадливость некой наследницы.
«Значит, ты все же хотел, чтобы я согласилась добровольно, чудовище? Хотел же?!»
Он, конечно, не ответил.
Вытерев глаза, я вскочила с места, направляясь к маме, изучающей «Угодника», и от души обняла ее за спину. На меня вкусно пахнуло ванилью — мама обожала этот запах.
— Что там выбираешь? С оборками? Мне кажется без них будет элегантнее... Тебе так пойдут эти павлины!
На губах горел розовый огонек надежды.
Столица Лисагора, Ингренс
Аромат белых роз наполнял зачарованный сад так плотно, что если бы в сад внесли новый букет, его запах бы тут уже не поместился. Связанная жертва в белом платье, бессильно дергалась на белом алтаре, пока ее палач задумчиво говорил вслух:
— ...необычное ощущение. Позволите с вами поделиться? Когда я коснулся ее, мне показалось, что молния ударила. Можете себе представить? У вас было подобное?
В ответ женщина что-то промычала. Ингренс отвел затуманившийся взгляд от цветов, рассеянно глянул на жертву и чуть улыбнулся.
— Простите.
Он щелкнул застежкой, осторожно освобождая женщину от железного кляпа.
Получив свободу говорить, она мгновенно затараторила, возбужденно высыпая слова из щербатого рта:
— Было! Король милосердный, король великий, было! Он муку покупал у меня, только глянула, и все. Молния не била, врать не буду, но уж озноб продрал до кишок, ух как! Поняла, что он будет спутником моим, вот вам слово, так и стало! До сих пор люблю своего Сандричка до дрожи. Порядком клянусь, милостивейший!
Ингренс слушал с интересом.
— О, вы умеете любить? — он спокойно удивился. — Действительно чувствуете этот воспетый поэтами дар?
— Да! Да! С любовью ничто не сравнится! Ничто!
— Неужели... А у вашего избранника озноб был? Спрашивали? — Дракон пошевелил длинными, выпущенными когтями на правой руке. Сейчас они напоминали стилеты, всего четыре — большой палец он предпочитал не задействовать. Покосившись на опасно сверкающие грани женщина громко сглотнула и заговорила заунывнее, почти запела.
— Был, был, все было! И хочется невмоготу, чтобы еще было! Добрый, милосердный, отпустите ради любви, ради роз ваших, ради чувств светлых. Белых, точнее! Белых чувств!