Они оборачиваются к выходу, где появляется еще один мужчина.
— Добрый вечер, Борис Александрович.
Он совершенно не вписывается в обстановку разврата и пресыщенности, которая здесь буквально с ног сбивает.
Андрей, как назвал его бизнесмен, — в приличном, полностью отглаженном костюме, без единой морщинки.
На его лице нет эмоций.
Даже прическа и борода идеальны.
Такие ходят по кабинетам больших корпораций, судов, а не по домам извращенцев.
А еще взгляд. Никаких эмоций. Лишь пустота, от которой веет холодом. Пусть он направлен и не на меня.
На толстяка.
— Ты хотел меня видеть, отец.
Отец?! Они вообще не похожи! Этот весь такой правильный, а его отец — порождение самого грязного порока.
— Ну что ты как не родной. Проходи, выпей с нами. Перекуси с дороги.
— Я за рулем, — засовывает он руки в карманы, смотрит исподлобья. Стоит не двигаясь. Даже на меня не реагирует. Очевидно, для него вполне нормально видеть здесь живой товар. Но через мгновение все-таки скользит взглядом по телу, на секунду задевая лицо. Щеку просто адски жжет. Понравилась? Наши девочки мечтали именно о таком любовнике. Я всегда думала, что разницы нет. Но если уж выбирать меньшее зло, то он точно лучше его отца. Может быть, даже бить не будет?
—Понравилась? Это мой подарок от Бориса.
— Новая игрушка? Прошлая ведь еще остыть не успела…
По коже прошел мороз. Он шутит? Он же шутит? Зачем он это сказал? И почему никто не отрицает?
— Она оказалась слабой. Не выдержала. Я не стал мучить девушку дальше.
— Так, может, и эту сразу убить? Будет гуманнее.
Он не шутит? Господи. Я не хочу умирать…
И как тяжело делать вид, что ничего не понимаешь!
— Ты не зарывайся, сынок. Если у тебя член вырос, не значит, что мозгов прибавилось. — У кого-то комплексы? — Больно разговорчивый стал.
Романов-старший действительно злится. Смотрит на сына, как на грязь под ногами.
— Документы в кабинете. Завтра отвези в кадастровый и подготовь договор с Распутиным.
Андрей бросает взгляд на Бориса Александровича, а затем на меня, словно что-то отмечая.
— Дарения?
— Да, подарим нашему другу фабрику, на которую он меня так уговаривал.
— Там люди работают. В этой деревне негде больше.
— А тебя не спрашивает никто! — взрывается толстяк так, что жир на лице трясется. — Делай, как я сказал, и свободен.
Отличные отношения. Кажется, не одна я тут в услужении нахожусь.