Не было ни стеснения, ни
неудобства. В воздухе витала какая-то беззаботность и всеобщее веселье. Как в
студенчестве, после загулов, все укладывались штабелями на свободные места, без
всякого скрытого подтекста.
Странные ощущения, как будто
меня кто-то толкает…
В носу неприятный до тошноты
запах.
Во рту противный привкус то ли голубого шампанского,
то ли «Красной Москвы».
Но глаза открыть не могу.
Не сил.
-- Мне плохо, -- шепчу я и
чуть не плачу.
На соседней кровати
заворочался Михаил.
Маринка спала одна. Григория
не было, но из ванной отчётливо слышался звук льющейся воды.
Матвей подскочил и пошёл в ванную:
-- Гриш, открой. Кате плохо.
Звук открывающейся двери:
-- Пусть заходит, я в душе.
Отвернусь.
-- Идём, -- протянул мне
руку Матвей.
-- Нет, мне неудобно, --
упёрлась я, как ребёнок.
Матвей садится передо мной
на корточки:
-- Тебе надо Катюш, я с тобой
зайду…
От этого заявления мне стало
ещё хуже. Я не собираюсь там обниматься с унитазом при нём.
-- Нет.
-- Пакет?
-- Нет.
-- Кать, не капризничай, --
подключился Михаил, -- иначе тебе потом ещё хуже будет. Нет ничего страшного в
этом, со всеми может случиться. Тебе просто голубенькое вчера было лишним, -- и
громко заржал.
Зашевелилась Маринка и
выдала свою версию:
-- Перетерпи, пройдёт…
Матвей грубо её перебил:
-- Нельзя терпеть,
интоксикация организма начнётся, только хуже будет.
Но хуже, кажется, было уже
некуда…
Наконец, открылась дверь и
из ванной вышел мокрый Гриша, обмотанный полотенцем.
-- Идём, -- потащил меня за
руку Матвей.
Я вытолкала его наружу и
закрылась. Не хватало ещё, чтобы он был свидетелем моего позора. Но я и
правда перетерпела. У меня всё куда-то очень глубоко провалилась и началась
жуткая икота и адская головная боль.
Через несколько минут, он
начал долбиться в дверь:
-- Катюш, сломаю дверь,
открой…
Я вытерла слёзы и открыла
дверь.
Он внимательно на меня
посмотрел и выдал:
-- Надо опохмелиться.
Меня затошнило ещё сильнее, но
безрезультатно.
Я уселась на пол, от
бессилия, около белого друга -- икала и
плакала. А рядом со мной сидел парень, который мне нравился до одурения и
наблюдал эту замечательную картину. Разве может быть что-то прекраснее?
Через несколько минут
зашёл Михаил, с бутылкой пива и протянул
её мне:
-- Глотни, попробуй.