— Мне его показал Дадли.
— Кто это?
— Это имя моего кузена. — Я же не соврал? Пусть и не ответил на
вопрос. Не совсем ответил. Не на тот вопрос.
— Он волшебник? — быстро спросил директор.
— Не знаю, сэр.
Дамблдор что-то напряжённо обдумывал. Он взглянул в мои глаза, я
не отвел взгляда. Сказал я истинную правду.
— Да, Гарри, и теперь о ключе...
«Вот дела! Похоже, тут все ему стучат. Ну надо же! И Хагрид туда
же!»
— Мы с Хагридом были в Гринготтсе, — говорю. — В банке сказали,
что у меня есть сейф. А ключ у вас. Я прошу отдать его мне.
— Зачем? Чтобы ты потерял его и кто-то воспользовался этим?
— Я не теряю вещи, директор.
— Ключ будет у меня. Я твой магический опекун и верну его после
окончания школы.
— Но он должен быть у меня! Он мой!
— Ничем не могу помочь.
Некоторое время мы молчали.
— Можешь идти, — сказал директор. Я вежливо попрощался и вышел.
Лоб не болел, но было мне противно. С деньгами нужно было что-то
делать.
И с какого перепугу он мой опекун?
* * *
— Эй, Малфой, — демонстративно обратился я к блондину, — надо
поговорить.
— А мне не надо, — хохотнул он.
Я спокойно отвернулся и принялся заниматься своими делами.
Малфой попыхтел, и вот через пару минут я услышал ленивый
голос:
— Чего хотел-то, Поттер?
Я не обернулся.
— Поттер?
Тут я повернулся всем корпусом и отчеканил:
— Тебе не надо это знать. Сам сказал.
— Обиделся? Нет, что, правда?
— Займись чем-то более полезным, Малфой, чем беседа с Гарри
Поттером. Отвали.
Малфой подошёл и изящно сел рядом.
— Был неправ, — сказал он. — Я слушаю.
Вот это да! Блондинчик признал неправоту!
— Мне нужно узнать о работе банка Гринготтс.
— О как!
— Расскажешь?
— Что тебя интересует?
— Как несовершеннолетнему магу можно забрать деньги из
сейфа?
Через полчаса голова моя распухла от информации, но Драко был на
высоте. О чем я ему и сообщил.
— Обращайся, — разрешил тот и ушёл.
Драко Малфоя при первой встрече я
оттолкнул потому, что он высмеял Рона, а я и сам был отверженным.
Дадлик очень постарался.
Я не помнил другой жизни, кроме как у
Дурслей. Не помнил родителей, вещей — ничего. То, как я жил,
исключало всякую возможность дружбы с детьми моего возраста. Я не
понимал их игр, ужимок, фантазий, потому что сам никогда не играл.
У меня не было на это ни сил, ни времени, ни позволения.
Взрослым я тоже не был. Таким образом,
оказавшись в эмоциональной изоляции, я научился быть
один.