Однако, вот же, как бы там ни было, а они пришли по его душу, и
с этим надо что-то делать. Но что? Бежать, немедленно бежать, вот
что! Вот прямо сейчас, не заходя даже в квартиру! Вдруг там в
квартире уже ждут…
Герману вдруг вспомнилось мертвое лицо Аглаи с черными провалами
глаз, и по телу прошла дрожь. С людьми, которые способны такое
сделать со случайно подвернувшимся под руку человеком, ему не
хотелось встречаться снова. И тем более не хотелось сидеть перед
ними на прикрученном в полу табурете в качестве подозреваемого.
Нет, бежать! Перехватить денег у Карасева, еще у кого-то из
приятелей, выпросить что-то у папаши, сесть на корабль, махнуть в
Североамериканские Штаты, устроиться там конторским служителем на
железную дорогу… И уж конечно, выбросить поскорее эту железную
штуку, которая все еще валяется в кармане! Господи, он уже полдня
таскает при себе улику, которая, быть может, отправит его
пожизненную каторгу где-нибудь в шахтах Бараказара!
– Ты, барин, не ерунди! – сказал вдруг неожиданно Внутренний
Дворецкий. – Ежели полиция кого заподозрит, что он на сборище
безбожников был, где жандарма застрелили, то где ж это видано, чтоб
она этакого опасного смутьяна простой повесткой в часть вызывала?
Да тут, поди, целая рота уже бы тебя дожидалась! Ты бы, батюшка,
уже лицом в пол давно бы лежал, если бы кто про тебя такое даже
помыслил!
Герман не мог не признать, что старый черт, пожалуй, прав. Но
тогда что же получается? Выходит, из полиции приходили к нему по
какой-то другой причине. Но по какой? Никаких других грехов,
достойных внимания полиции, а тем более – жандармов, он за собой не
знал. Разве что в тот раз, когда они с товарищами по курсу
подрались в кабаке с телеграфистами, а одного выкинули в окно. Так
он, вроде, не пострадал, даже пил потом мировую, которую Герман ему
поставил.
Одним словом, он собрал волю в кулак и направился вверх по
лестнице.
– Ступай, ступай, каторжный! – донесся ему вслед ехидный голос
Матрены. – Пущай тебе там, в полиции, острастку дадут! Будешь
знать, как в честном доме содержать проститутошную, прости,
Господи!
– Да я тебя, вроде бы, и не содержу, тебя хозяин содержит! –
бросил ей через плечо Герман.
– Ах ты! Ну, попадешься ты мне! – крикнула Матрена но, впрочем,
без особой злобы, и выплеснула помои на улицу.