Я почувствовал, как внутри меня полыхнуло, и чтобы снова не
загореться, начал представлять, как журчит ручей – успокаиваться в
общем.
Так и получилось, что парни стали укладываться, а я остался у
костра.
– Когда закончишь, – сказал Григорий Ефимович, – затуши
огонь.
Я, не прерывая работы, кивнул.
На самом деле я тоже хотел спать, но слишком много разных мыслей
было в моей голове. Однако, когда я остался один и никто больше не
мешал мне думать, все мысли улетучились.
Зато вернулись страхи.
Лунный свет падал на защитный круг и высвечивал прозрачный
купол. Только, если при солнечном свете купол был радужный, то
теперь мерцал мертвенно-бледным светом.
Круг манил, хотелось подойти поближе, рассмотреть, что там так
светится и было жутко… жутко интересно… Казалось, я слышу голоса…
почти слышу… ещё чуть-чуть, и разберу о чём они говорят, о чём
просят… И только тёплая берёста в руках противостояла им.
Берёста действительно была тёплая, какая-то солнечная. И дело не
в том, что она разогрелась на солнце или от костра. Тепло было
заключено внутри. А то, что я плёл лапоточки для Марины, выпустило
тепло берёсты наружу.
Я поднял готовый лапоть и сравнил с тем, что плёл. Внимательно
рассмотрел чередование тёмных и светлых полосок – рисунок
совпадал.
Надставив короткую цину, я продолжил плести. И тут краем глаза
увидел движение.
Из леса, со стороны охранного круга приближалась девушка в
длинной белой рубахе с распущенными волосами. Она приблизилась к
черте, потрогала рябиновую веточку, постояла, подумала, потом
направилась вдоль черты.
Шла она, нагнувшись, касаясь рябиновых сторожков – каждый
погладила, пожалела!
Ко мне сразу пришло осознание – веточки были нарезаны из живой
рябины, не сухие!
Я смотрел на девушку и не дышал. Хотелось крикнуть, а не
мог.
Когда круг замкнулся, она выпрямилась, посмотрела на меня. И вот
только что она была у охранного круга, как вдруг стоит рядом со
мной… Перенеслась в один миг. Остановилась, уставилась на
недоплетённый лапоть. А потом подняла с земли готовый, покрутила в
руках, рассмотрела внимательно. И что только в темноте увидела?
– Красиво, – говорит и кладёт мою поделку на место. А голос
такой нежный, как будто летний ветерок легко коснулся листвы.
Потом смотрит на меня.
У меня аж волосы дыбом поднялись.
А Чёрный подсказывает: «Встань, дурень, поклонись
древеснице!»