Сгусток Отроков - страница 104

Как скажешь, Баб Кать, как скажешь.

Но Минотавр, задравший копыто и устремившийся подальше от дома прочь, в сторону скал — это загадка, которая тревожит все сильней и сильней. Глюки должны ж проходить, рано иль поздно… И почему Минотавр?

Вдох. Выдох… Глоток молока.

Стены материализовались обратно. Минотавр из виду сгинул.

— Кушать подано, господа, садитесь жрать пожалуйста!

— Я… Мы через минуты, Нэл!

— Рад слышать, что ты в добром здравии, Тоныч!

— Ага… В добром… Сейчас подойдем.

***

— О, Кристина, возлюбленная моя,

Твой голос слаще трелей соловья.

Твои глаза сияют, как звезды в ночи,

А улыбка затмевает все лучи!

Петь я не умею. Стараюсь, конечно, стихотворение вот написал при помощи Единства, музыку с ним же и ребятами накидали за вечер. Пою, а мысли все о другом. О чем угодно, кроме романтики. Петь шторкам, наскоро заученный текст… «Обряд» так «Обряд».

— Я пою тебе серенаду под твоим окном,

Надеясь, что мой голос покажется сном.

Я спою тебе о любви, что в сердце моем,

И о том, как дорожу временем, когда мы вдвоем.

Гена уже давно неплохо так научился играть на старинном Сазе, найденном в Бахчисарайском музее. Интересно, что в Турции сазом называли два сходных инструмента: «багълама» и «джура». Разница в том, что первый — большой саз с семью струнами, а второй — маленький саз с шестью. Генка сейчас вместе со мной под под окнами двухэтажного персикового здания, где таится невеста за шторками, аккомпанирует мне именно на «багъламе» — «припев песни» на крымскотатарском.

— Твои волосы, как шелк, струятся по плечам,

Твое тело прекрасно, как античный храм.

Ты — воплощение грации и красоты,

Моя мечта, моя радость, мои все мечты.

Желание невесты — закон. Просила романсы с выкупом — и вот, я тут, пою… Сам же сказала ей выбирать эти ритуалы с обрядами… Чувствую себя дураком. Пою, пою… Душу в музыку вкладывать — не про меня. Генки стезя… Красивый, кстати, инструмент у него все-таки. Саз, инкрустированный перламутром и белой костью, корпус которого выполнен из соснового дерева размером почти в метр. Часто про него трындел, нахваливал. «Особенный» — как он его всегда называет.

Как он там говорил: «Имеет богатую историю, восходящую к девятнадцатому веку. В инвентарной книге этот предмет записан как „багълама, куплен у жителя города Бахчисарая Исмаила Темиркая перед Второй Мировой“. А тому багълама досталась от князя Мамуд бея Кунталова, жившего за сто лет до этого.»