Всё пылало
и горело неоновыми огнями. Нина с непривычки заслонила рукой глаза,
когда из полутёмного вестибюля прошла в главный зал. Шедший рядом
Эммерих держался куда уверенней.
— Я здесь
частенько бываю, — сообщил он, поправляя предусмотрительно надетые
солнцезащитные очки, — ну, знаешь, пока батёк продвигает всяких
певчих птиц, я получаю билеты на халяву. Тебя-то я только сейчас
смог уговорить.
— Ага.
Уговорил, не то слово.
Пообвыкнув,
Нойр огляделась. Стены в клубе были голыми и виднелся красный
кирпич, из которого они были выложены. Пол — грубый фанерный
настил. Мебель, напротив, выглядела вычурно элегантной, точно
сошедшей из каталога винтажных изделий. Главная сцена располагалась
точно напротив бара. Высота её достигала пары метров, и —о деми — как же ярко палили на неё софиты.
— А он не
ослепнет? — Нина скривилась как от зубной боли.
— Кто? —
Эммерих проследил за направлением взгляда спутницы. — А, этот,
Амартис-то? Да не, что ему станется-то. Хотя я как-то попробовал
так под лампами постоять — честно, летом в Трамонте не так жарко. Я
думал, что ещё пять минут, и я стану не душкой Риком, а
Риком-гриль.
— Ты тот
ещё душка, — смешок.
— А ты
сомневалась? Лады, короче, смотри: в толпу мы не пойдём, [не надо].
Нас там просто фанатки Кегарда задавят. Поэтому постоим сзади,
побалдеем, я сейчас ещё выпить что принесу.
— Замётано,
— Нина немного помолчала. — Его правда зовут Кегард?
— Да вроде
нет, но, как по мне, ему так больше подходит... О, похоже, сейчас
начнётся.
Едва уголки
рта Нины дрогнули в улыбке, как свет померк, а звучавший фоном
эмбиент стих. В толпе послышались перешёптывания, а на сцене
заработали дым машины.
Через
несколько мгновений на ней показался худощавый мужчина тридцати
лет, с длинными чёрными волосами. Только увидев его, Нине
почудилось, что в руках его посох — на деле то была стойка с
микрофоном.
Девушка
прищурилась. Теперь-то она узнала того самого Аматриса, эталонного
карпейца с бледной кожей и точёным лицом с карими глазами
миндалевидной формы. Одетый в рубашку с накинутой поверх чёрной
кожаной курткой и брюки, музыкант взялся за висящую на ремне
гитару. Софиты осветили его фигуру фиолетовыми лучами, а за спиной
ярко загорелась неоновая подсветка в виде ягод клюквы. Музыкант
слегка улыбнулся, оглядывая зал, и склонился к
микрофону.