Амбал, больно сжимавший мой локоть, неожиданно аккуратно стукнул
в одну из дверок.
— Да... — ответил спокойный такой, скучающий голос.
Меня впихнули внутрь, и я застыла на входе. Маленький кабинет,
обои под старину. Практически во всю стену — окно-арка, за которым
играет на ветру ветвями старая берёза. Шикарные портьеры,
подхваченные изысканными кистями. Какие-то милые
безделушки-статуэтки и бронзовый бюст Пушкина на широком мраморном
подоконнике. У окна столик. На нём цветы, шампанское в ведёрке со
льдом, еда в красивых, белоснежных с золотыми каёмочками тарелках.
Вернее — еда только с одной стороны стола, с другой — кофейное
блюдце, вазочка с рафинадом и изящный молочник. Панин аккуратно
поставил на блюдце полупустую чашечку, слегка тряхнул, складывая,
газету. Не спеша снял очки, потёр переносицу. Указал на пустующее
место напротив себя.
— Садись.
Я подчинилась. Он бросил взгляд на часы.
— Осталось пятнадцать минут, — и наконец, поднял на меня
недовольный взгляд. — Ты убила почти полтора часа моего времени.
Объясни.
А у меня язык к нёбу прилип.
— Я так и думал, — скривился он. — Нет никакого объяснения,
просто глупые капризы. — Липко ухмыльнулся: — Или малышка цену себе
набивает?
Я испуганно опустила голову.
— Я не понимаю о чём вы...
— В самом деле? А мне казалось, что вчера мы наконец-то нашли
общий язык? Даже обрадовался — умные девушки сейчас большая
редкость.
— Я... — взгляд упал на лежащую на краю стола небольшую кожаную
папку, с витиеватой, похожей на росчерк золотого пера надписью
«Онегин». Тут же дошло. — Подождите, Эдуард Валентинович, но мы же
вчера ни о чём не договорились! Я же не ответила вам!
— Вот именно. Ты не сказала нет, а это, по законам жанра, значит
— да.
— По каким ещё законам?
— Незнание которых, не освобождает от ответственности! —
неожиданно рассмеялся он. Сменил гнев на милость. Ага. — Ну ладно,
малыш, успокойся. Сделаем вид, что ничего не случилось. Кстати, у
меня осталось всего двенадцать минут. Твоё горячее, увы, давно
остыло, но, может, шампанского? — и, не дожидаясь ответа, налил
полный фужер. — Дом Периньон, ты не против?
А у меня руки дрожали от пережитого шока, от обиды и
негодования. Я зажимала ладони между колен и не понимала, как себя
вести. Пожалуй — не злить лишний раз.
— Пей! — приказал он и, внимательно проследив, как я суетливо
осушила бокал, тут же налил второй. — Пей!