– Ты серьёзно?
– Так точно, – становясь серьёзным, подтвердил я.
– Псих!
– Кто бы говорил.
Через секунду смеялись мы оба. А ещё через час, выслушав
предложение Евгения, я, ни секунды не сомневаясь, соглашаюсь на
него. Этим вечером он позвал меня посмотреть, как работают его
ребята.
– Никто тебя кулаками махать не заставляет. Просто сходишь,
познакомишься с парнями. Посмотришь, – объяснил он, когда мы шли к
остановке.
– Криминал планируется?
– Санчо, ты чего? Фильмов пересмотрел что ли? Тут тебе не Чикаго
какой-нибудь. Да, и зачем нам руки марать? Сказал же просто
поговорим, объясним этим сектантам, что так делать не хорошо. Ну,
может, дадим пару раз по мордасам, чтобы лучше понимали. А так,
ничего лишнего, – удивился Фёдорчук.
– А маски тогда зачем? Да, и почему вы вообще решили, что у них
секта какая-то? – продолжал допытываться я.
– Своей физиономией лишний раз светить глупо. Насчёт
остального…сам увидишь и согласишься. Сектанты они, причём отбитые.
Тут другого и быть не может.
Домой я заскочил буквально на полчаса. Переодеться и перекусить.
Предки, как всегда, втыкали в телек, так что никто не тратил моё
время на кучу ненужных вопросов. Наши взаимоотношения с родителями
почти всегда держались на ровной ноте. Я не лез к ним в жизнь, а
они, соответственно, не трогали мою. Разумеется, все бытовые
моменты решались равноправно. Я, как мог, помогал семье, когда у
меня было свободное время, а меня, в свою очередь, старались особо
не напрягать. Можно сказать, идиллия, если бы не одно, но.
Отец.
Деспотичный, сильный телом и духом человек с обострённым
чувством справедливости, считай, полубог моего детства, сейчас
постепенно превращался в вечно брюзжащую, часто выпивающую
развалину. Поначалу, я не мог с этим смириться. Пытался его как-то
растормошить, вернуть былую удаль, ведь это он с младых лет приучил
меня к спорту. Но, чем сильнее я шёл на контакт, тем больше он от
меня отдалялся. И на моё шестнадцатилетие, вообще, поставил точку,
сказав, что я уже взрослый и у каждого из нас свой путь. Больно,
конечно, было…Будто я уже и не его сын. Но поделать я ничего не
мог. Так что, приняв его слова, стал жить вот в такой вот
нейтральной зоне.
Быстро закинув в себя разогретый в микроволновке ужин, я, сменив
одежду на более тёмную и не маркую, двинулся на выход. Вот только
почти у двери меня перехватила мама. Уж не знаю, правду ли говорят
про всё чувствующее материнское сердце, но её напряжённое лицо
сразу выдало полную гамму чувств, бушующих внутри.