(Я хочу рассказать историю об Олафе Пальме, премьер-министре Швеции, отправившемся с визитом к Рональду Рейгану в Америку в 80-е годы. Прежде чем он приехал, Рейган спросил (а Олаф Пальме был премьер-министром, представляющим шведскую социал-демократическую партию): «Этот человек коммунист?» Ему ответили: «Нет, господин президент, он антикоммунист». И Рейган сказал: «Мне не важно, какой он там коммунист». Рональд Рейган спросил Олафа Пальме: «Каковы ваши убеждения?
Вы хотите, чтобы не было богатых?» А Пальме ответил: «Нет, я хочу, чтобы не было бедных».)
Эта история очень показательна как замечательный пример использования иронии в публичном выступлении. Во-первых, ирония содержит языковую игру, создающую эффект комического. Во-вторых, за иронической формой выражения скрывается глубокий смысл – необходимость бороться с бедностью. В-третьих, она обеспечивает необходимую паузу в напряженности выступления и позволяет переключить внимание с негативной стороны на позитивную. Наконец, рассказ допускает двоякую трактовку иронического смысла: либо Рейган не знал значения слова «антикоммунист», либо он сознательно надел ироническую маску невежды, демонстрируя свое отношение и к коммунистам, и к антикоммунистам.
Значительная часть иронических замечаний в публичном выступлении обычно подготовлена заранее. Это обусловлено форматом и характером жанра – оратор заблаговременно продумывает моменты, когда уместно вставить шутку. Кроме того, в этом случае ему не надо реагировать на реплики и изобретать остроумные экспромты.
Более того, даже «экспромты» можно подготовить заранее. Справедливость этого парадокса подтверждает опыт политиков, известных своим превосходным чувством юмора. Так, близкий друг Черчилля Фердинанд Эдвин Смит заметил как-то: «Лучшие годы своей жизни Уинстон потратил на составление экспромтов». В этой шутливой фразе заключается один из ключевых принципов известного оратора при работе над текстами. Речи, которые, казалось, произносились спонтанно и являлись результатом озарения, на самом деле тщательно продумывались, репетировались, оттачивались и шлифовались в спокойной обстановке. «Я не пишу быстро, – признался как-то Черчилль. – Все мною написанное является результатом тяжелого труда, все постоянно шлифуется. Я стараюсь шлифовать до блеска». Когда дипломат Гарольд Никольсон поздравил Черчилля с удачной ремаркой, «сымпровизированной» политиком в конце одного выступления, Уинстон воскликнул: «Чертова импровизация! Я потратил на нее целое утро, пока лежал в ванне». «Удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, – отмечал он. – В то время как цветы риторики – тепличные растения». Все свои выступления Черчилль писал лично, не обращаясь для этого к услугам спичрайтеров. Ответственные речи готовились несколько дней, постоянно переписывались и еще раз редактировались. Отдельные фразы, по воспоминаниям помощников, Черчилль мог вынашивать и того больше – неделями, даже месяцами. Он заранее записывал их в специальный блокнот, после чего использовал при необходимости [goo.gl/G0lqk6].