- Вот смотрю я на тебя, девка как девка, умная, а как что выдаст — хоть стой, хоть падай. Я с мужем по поводу вас советовалась, - продолжает намного тише и серьезнее, я тут же напрягаюсь, ловя каждое слово. - Он, не колеблясь, ответил: боится твой парень, что ты в нем разочаруешься. И бросишь жалкого и никчемного. Ему там по-разному было - и страшно, и плохо. Это он маме может позвонить-поплакаться по любому поводу, она его видела самым разным, когда еще в пеленках только орать и умел, а тебе-то - нет. Перед тобой надо марку держать.
- Не нужна мне его марка. Он мне сам нужен, такой, какой есть. Каким бы ни был, - говорю, пока Лариса разводит краску и ловко нарезает фольгу. - Я ему сто раз писала: только скажи, что ждешь, и я тут же примчусь. Он категорично - «нет». Ни мать, ни меня видеть не захотел, только Андрей Петрович к нему и ездил. А самой припереться... не рискнула. От него и так ничего не зависит. Я теперь хочу, чтобы он сам все-все решения принимал. Особенно в отношении меня. Мне кажется, ему это важно будет.
- А мне вот почему-то кажется, что не только ему. Любовь, преданность, энтузиазм... этого в тебе навалом, но даже таким ослепленным чувствами фанатичкам, как ты, время от времени признание требуется, не важно - в профессиональном или личном плане. Не все ж тебе за ним гуськом семенить, пусть тоже потрудится шажок навстречу сделать. Верно?
Лариса начинает наносить краску на волосы. Я молчу, обдумывая ее слова, на несколько минут выпадаю из реальности.
- Боюсь я за тебя, Юль. Ты только не злись сейчас, дослушай до конца. Тебе точно нужно ехать к нему завтра? Ваша общая беда позади, меньше суток - и на свободе окажется ненаглядный твой. Родители его встретят. Ты и так вон четыре года с его мамкой на телефоне, да передачки ему возила. Может, хватит с тебя уже? Тебе бы передышку, подарок судьбы чьими-нибудь чужими руками. Понимаешь? Чтобы кто-то позаботился, а не ты сама о себе да обо всех.
- А знаешь, Лор, чего я боюсь? Если честно, мне не дает спать по ночам кошмар, что он увидит меня и ничего не почувствует. Или только раздражение, отвращение там... или любую другую подобную эмоцию. Годы ведь прошли, все могло поменяться. Мы сами изменились. Да и не успели в прошлом построить нечто серьезное, прочный фундамент, который мог бы выдержать сейсмическую активность. А трясло нас неслабо, сама понимаешь. Многие тогда попадали. Многое непоправимо разрушилось.