Так вот, в то утро телефон зазвонил как-то необычно, настораживающе, предвещая перемены. Сначала папа поговорил, потом мама поговорила, о чем – непонятно, но по интонации ясно: что-то непредвиденное. Потом папа сказал: «Надо ехать», и мама повторила: «Надо ехать», и Яна обрадовалась. Потому что ехать – это интересно и весело, и много впечатлений, и в дороге, как правило, кормят чем-нибудь вкусным. Ехать можно на дачу, или в гости, а один раз ехали вообще на море – очень долго, Яна смутно помнила.
Но в этот раз поездка оказалась скомканной, без радостного предвкушения и сборов. Мама просто покидала в пакет кое-какие игрушки, напялила на детей курточки и вот уже машина, и папа торопится, поэтому не дал детям, как обычно, побибикать. Гоня обиделся и стал хныкать, но все суетились, и на него никто не обратил внимания, поэтому пришлось замолчать. Из реплик, которыми родители обменивались в дороге, Яна узнала много нового: что с детьми сегодня некому посидеть, потому что бабушка уехала в санаторий поправлять здоровье (как можно поправить здоровье – представить было сложно. Яна видела однажды, как папа поправлял покосившуюся штакетину от забора на даче – молотком и гвоздями; знала, как старшая сестра Вера поправляет прическу – крутит прядь на палец и сушит феном вместе с пальцем, и говорит, что ей ничуть не горячо; а бабушка, должно быть, со здоровьем обращается так: разгладит его аккуратненько, чтобы складок не было, постучит сверху, похлопает, глядишь – здоровье и поправится.) Еще мама сказала, что ей по-за-рез(вот еще непонятное слово) нужно быть на ос-то-жен-ке (это, наверное, какое-нибудь животное, решила девочка), а малышей можно забросить тете Люсе – пусть тренируется, даст бог, когда-нибудь пригодится, а то совсем одичала со своей диссертацией (надо будет выяснить, кто это такая – диссертация). Мама тут же, в дороге, стала звонить этой самой Люсе и, кажется, обо всем договорилась.
В отличие от сестры, более настороженный по жизни, поэтому более внимательный к деталям Гоня помнил, кто такая тетя Люся, потому что мама еще раньше говорила ему, что та – его крестная. Но больше всего мальчика впечатлили растрепанные волосы и огромные очки, за которыми Люсины глаза казались неестественно большими и сверкающими. Ехать в гости к очкастой и лохматой крестной Гоня решительно не желал, и заорал бы, если бы мама не обещала познакомить его с Люсиной кисой. Здесь Гоня сменил гнев на милость: к «ав-ав» он относился с подозрением, но к «мяу-мяу» с явной симпатией.