А за ближнею тьмою лежат дни открытого солнца.
Дождик времени точит судьбы` верстовую скрижаль.
Звёзды мне уготовили в дар счастье канатоходца.
Где кончаются топи судьбы, начинается дом.
Провожали у пирса меня три бурана с метелью.
Им неведом покой, им не важно, что будет потом.
Но они загружали мне в трюм для тебя ожерелья.
Горизонты вселенной пусты и прохладны, как дым.
Ветры странствий парят за кормою в безвидном покое.
И украдкою шепчут: а хочешь, давай погрустим?..
А потом улетим за черту вместе с нашей тоскою.
Все законы движенья теней мне теперь не указ.
А препоны зеркал мне отныне послужат порталом.
Сквозь эфирные волны спешу и мечтаю о нас.
Тихо всходит улыбка зарниц в перламутрово-алом.
Бей, барабанщик! Труби, горнист!
Снова морок отмерил срок.
Ржавый пепел, как палый лист,
Тенью стелется на порог.
Бей, барабанщик! Греми в набат!
Храм порушен. Убит звонарь.
Ну! Давай же! Да где ж ты, брат?
Видишь, в небе седая гарь?!
Эй, приятель! Где ж ты исчез?
Время жалит. Стучи! Стучи!
Пламя рвёт паруса небес.
Скоро всех нас сожгут в печи.
Вот и трубач, по всему, сробел —
Бросил в реку весёлый горн.
Но не спрятаться тем, кто бел,
В сумрак воронов и ворон.
Где ж вы, люди? Вставайте меж
Тех, кто хочет взрывать миры.
Цепью. Рядом. Создав рубеж.
Ветры стонут. Ревут костры.
Но – молчат и дрожат в норе.
Копят стылое счастье впрок.
Кровь невинных на алтаре…
Взгляд в прицеле.
Затвор.
Курок.
– И как вам этот завтрашний день?
– Почти впору, но, пожалуй, чуть длинноват.
– Эт мигом! Чуть подрежем закат,
Подошьём вот эту оборку-тень,
Чтоб и оборотень не прошмыгнул.
Портной залезает на стул,
Щурится, бурчит: вот-вот…
Отрывает зубами иголку.
– Всё! Вам очень идёт!
Кстати! Можем ещё набить вам наколку.
Что-нибудь бодрое. Ну, скажем, «смерть – врагу!»
Но я отстраняюсь. Говорю: нет, нет…
Расплачиваюсь на бегу.
Портной несколько раз стреляет мне вслед.
Самолёт долго набирал высоту полувойны,
Тормозя на ухабах полураспада.
У каждого – во́лны совести разной длины.
И душа – собственного формата.
Знаешь… когда отцветает время, отраженья становятся одиноки.
Если судят, лаская личный аршин, мгла открывает счёт.
Реальность без людей – идеальна. Она подведёт итоги.
Самолёт продолжает взлёт.
Садимся в трамвай.
Места для поцелуев. Всё, как всегда: