– Магх… Магда.
Бурдюков предпринял попытку высвободить хотя бы одну руку.
– Магда! – он лежа взбрыкнул.
– Серенький, – как-то напевно произнесла Магда.
И вдруг пышным кулем рухнула на свою половину кровати.
– Успокойтесь уже! – раздраженно отозвался на это первый голос. – Что за акробатика? Ночь все-таки.
Бурдюков с трудом сел, протянул руку к жене.
– Магда, – он коснулся ее спины, – Магда, ты живая?
– Отстань, – сказала Магда.
– Извини.
Жена ответила обидчиво и невнятно, Бурдюков не расслышал.
– Эй! – сказал он, пытаясь разглядеть в темноте комнаты раскладушки или спальные мешки. – Вас сколько тут?
– Серый, хватит уже!
Это голос Бурдюков узнал. Он принадлежал Виктору, брату. Во тьме слева, у стены, вроде бы мотылькнула лохматая голова.
– Я просто думал, что мы одни, – сказал Бурдюков.
Кто-то беззлобно рассмеялся в другом конце комнаты.
– Да спите вы уже! – подал скрипучий голос отец. – Надоело слушать! Одним в интересном месте загорелось, другие и рады наблюдать.
Магда протяжно вздохнула.
– Ладно, сплю, – сказал Бурдюков и лег.
А что если все это галлюцинация? – подумалось ему.
Он зажмурился, вслепую натянув одеяло. Подушка как подушка, матрас как матрас. А его ли это семья – не известно. И Бурдюков ли он на самом деле? Возможно, он какой-нибудь Полуэктов. Или Иванов.
Сон, в который соскользнул Бурдюков, был короток. В нем стены квартиры облетали, отслаивались пластами, как плохая краска, и открывали под собой новые стены, с новым расположением окон и батарей отопления. Потом и эти стены с шорохом сползали вниз, уступая место голому кирпичу, который, в свою очередь, уже спешил, шелушился и сыпался под напором следующей перемены.
Во сне Бурдюков подошел к пляшущему окну, но и там не увидел желаемого постоянства. Менялись, теряли и наращивали этажи дома, гулял по окнам, перемигивался электрический и свечной свет, скакали деревья, изгибалась, раздваивалась улица, затягивалась туманом, а на ней, как сыпь, проступали полосы разметки.
Потом Бурдюков открыл глаза и обнаружил, что сон закончился. Серел потолок, желтели занавески, уткнувшись в плечо, похрапывала Магда. С ночи лицо ее так и хранило обиженное выражение.
Бурдюков привстал. Освободив тело от одеяла, он спустил ноги. Кто-то спал, завернувшись в простыню, на полу прямо у кровати. Дальше, свернувшись калачиком и присвистывая носом, спал кто-то еще. Отца Бурдюков узнал по седому – торчком – венчику волос.