– Крепкие узы…
Всеволод взглянул на лепящихся к Сари птиц, перевёл взгляд на подсинённую линию самого западного из холмов и произнёс глуховатым голосом:
– Любовь.
Он услышал за спиною тихий смешок.
Пастырь, встретив его отрешённый взгляд, серьёзно пояснил со своим шутовским видом:
– Я не про перепёлок.
– Виноват?
– Вы слыхали, быть может, про славного одного человека, которого наши восторженные предки именовали не более и не менее, как героем, и которого связывали столь крепкие узы, что это раз как-то едва не закончилось для него самым плачевным образом?
– Нет.
– Совсем не слыхали?
– Нет, не слыхал.
Пастырь протяжно вздохнул и помигал зелёными глазами, будто свет сделался уж совсем для него невыносим.
– Меж тем, – переводя взгляд на Сари, которой не было видно, только изредка взмахивали, показываясь, синие полы её платья, проговорил леопард, – он был ох сила человек. Благородный, знаете, такой. Однажды дрался доской от кровати, пока доска не сломалась. Знаете, чем его связали те, кто нарушил его уединение?
Всеволод увидел, что Григорий смотрит совершенно ясными глазами, и свет ему вовсе не во вред.
– Полагаю, – подбирая слова, вежливо ответил настырному приятелю-собеседнику дракон, – у тех, кто нарушил это… уединение, тоже были причины для волнения.
Пастырь усмехнулся.
– Ну… пожалуй. Связи и узы вообще вещь запутанная. Ну, да. Интересно всё же. Так его связали, представьте, волосом той особы…
– Уединение с которой было нарушено? – Догадливо спросил дракон.
– Да, да! – Обрадованно поддержал Григорий. – Именно-с.
Он замолчал, указывая почему-то на жёлтые травы, спутанные перепёлками, прибавил:
– И волоска этого он порвать не смог. Даже и сказано в старой песне о нём: умрёт, а не порвёт.
– Да, удивительно.
Далее произошло нечто невыразимое и, осмелюсь сказать, вопиющее. Всеволод медленно повернулся всем корпусом к пастырю, развлекавшему гостя любезною и занимательной беседой, и в упор посмотрел в зелёные, с прищуром глаза своими неопределённо светлыми, и взгляд этот был ледяным и вопросительным взглядом. Абсолютно ясно прочиталось в нём такое: «Любезный, вы говорите вздор, и вздор притом многозначительный, что и всегда мало приятно терпеливому и доброму собеседнику. Я тут на положении гостя, и я – человек учтивый, и потому вынужден слушать ваш многозначительный и оттого неучтивый вздор… Прошу прекратить, ежели вам будет угодно, избавить меня».