– Сто двадцать пять!
– Сто пятьдесят! – Тут же подал голос англичанин. Ну и жук!
– Вот этот джентльмен предлагает сто пятьдесят долларов. – В голосе ведущего зазвучала неприкрытая лесть. Вот хорек! – Сто пятьдесят… кто больше?
– Двести! – сквозь зубы процедила я.
– Ага, госпожа предлагает двести долларов! – Я удостоилась благосклонного взгляда аукциониста. – Кто больше?
Тишина. Я затаила дыхание.
– Последнее предложение – двести долларов!
Выжидательная пауза. Мне захотелось его задушить.
Я внушала ему: скорее говори: «Раз… два… три… продано!»
– Кто больше?
– Двести пятьдесят! – снова вылезла матрона.
Не успела я в азарте предложить больше, чем позволял мой бюджет, как англичанин, вскинув холеную длиннопалую руку, поднял цену до двухсот семидесяти пяти.
Кровь шумела у меня в ушах; я с трудом слышала, как торговались матрона и британец. Цена взлетела до трехсот пятидесяти долларов. Мне это не по карману – совсем не по карману! Толпа покупателей переместилась к следующему столу, а я медленно пятилась, пока не очутилась у фонтана. Я рассеянно присела на край и стала наблюдать, как помощники аукциониста запаковывают купленную керамику. Англичанин и кудрявая блондинка слонялись по парку. Очевидно, они уже приобрели все, что хотели. Я решила, что они – владельцы магазинов, в которых продаются произведения искусства. Они смеялись и дружелюбно переговаривались, как равные. Значит, ваза поедет домой не ко мне, хотя изображенная на ней женщина поразительно похожа на меня… Она досталась англичанину, а я, наверное, сейчас сойду с ума… Я шумно вздохнула. Понятия не имею, что на меня нашло, но чувствовала я себя, выражаясь по-английски, «чертовски паршиво».
Ну а у нас в Оклахоме выражаются попросту: дерьмово у меня на душе!
Может, попросить у англичанина визитку, и… что? Попросить отложить для меня вазу? Может, удастся подкопить денег, если взять класс в летней школе, и…
Я увидела, как англичанин поднимает мою… то есть, конечно, свою вазу. Он осматривал ее с довольной улыбкой собственника, дожидаясь, пока помощник набьет упаковочный ящик папиросной бумагой, чтобы ваза не разбилась. Вдруг улыбка сменилась хмурым, озадаченным выражением. Что там еще стряслось? Я механически встала и подошла поближе.
– Боже мой! Это еще что за чертовщина? – Англичанин поднял вазу над головой и вгляделся внутрь.