Колдун был лыс и устрашающ, ему был приделан дырявый плащ, а его единственный глаз светился зловещей пустотой. За то принцесса была хорошенькая, правда ей тоже не хватало волос, но этот факт компенсировался шикарным платьем, позаимствованным у сестринской куклы.
По выходным дом крестных набивался до предела, принц в который раз сносил голову колдуну, которую все наперебой искали по комнате, принцесса визжала от радости, Эмерсон вдохновенно импровизировал наподобие звезды экрана, тетя радостно вздыхала, а дяде в руку опускались несколько крузэйро* (бразильская монета того времени, равная сегодняшнему реалу) – плата зрителей за единственное в байро * (район) шоу.
Злодей возвращается
Когда он в первый раз забрал его к себе на каникулы, Эмерсону даже понравилось: можно было играть на улице с утра до ночи, не нужно было мыться перед сном. Но слишком уж реальность его теперешней жизни отличалась от той, прежней.
На этот раз, когда он увидел фигуру своего отца, его всего затрясло. Нет, он не вернется к нему, тот ведь сам от него отказался несколько лет назад. А что теперь? Подрос, выучился в четырех классах, получай готовенький продукт? Но отец был непреклонен. В конце концов, Эмерсон – его сын, а он – его отец и имеет право распоряжаться его судьбой.
На глаза у мальчика навернулись слезы. Стоп, сейчас он уже большой и не имеет права плакать, иначе дядя Алсидес точно от него откажется. Вдруг все действительно пойдет не так плохо, как ему представлялось.
За это время отец в очередной раз переехал. Их прежняя лачуга была дворцом по сравнению с теперешней. Клопы, грязь, мыться негде, но все это – ничто по сравнению с одной деталью: там не было туалета. Мочиться нужно было в посудину, а по-большому ходили в задней комнате. Экскременты собирались в горку и выкидывались, куда попало.
Эмерсон за несколько месяцев превратился в фавельного* (трущобного) оборвыша: немытый, нечесаный, досаждаемый вшами и клопами – и как только его старшие братья терпели такое? Да им особо было некогда, они работали с утра до вечера, а Эмерсону, как видно, была уготовлена другая участь.
–Пойдешь со мной в церковь, – в одно из воскресных утр процедил отец.
Мальчик безропотно повиновался – его воля, как и у своих порабощенных предков, была истоптана, угнетена и держалась на последнем волоске от гибели.