Тетради 1999—2001 годов - страница 5

Шрифт

Интервал

Вот тогда, как осадок, чужое наречье, акценты,

но не – память на слово, черника буквы, туман

или порнуха в жестком, то что новом свете

подано на вчера – съедено – книги и дети. Обман

мы будем нежить, пока в Броуне не столкнемся, то есть

до конца вялых тел, разбросанных: по бумаге —

на дюймы, по частному времени – на подлость,

и – извини – ИКС знает на сколько – в ночной нашей влаге.

«Не позволив себе умереть от жажды…»

Не позволив себе умереть от жажды,

мы научились жить, что однажды

нам позволит присесть на иглу или

лечь в постель с нежеланным. Мы забыли,

как учились забвенью, играя в кости

над чужой могилой, поганой злости

не имея в активе и сленг о разном

размешав с портовым вином. Заразно

поминать чертей, а иначе проще —

это значит скучнее (в значении – площе).

Только я – не сторонник дрянной идеи,

что садовник когда-нибудь нас нагреет —

это значит, что мне отвечать не надо

за вас, как евнуху, что помада

на губах моих – только знак отличья

от хозяйки ея, что все неприличья

ситуации нашей увидит пастор, а

не я, что воскликнув «Fast!», я

не пожалею ни о грядущем,

ни об ушедшем, что в минувшем

не оставлю себя и вас

– на волоске, что ослепший глаз

мог сохранять память пространству,

но предпочел предаваться пьянству.

«Так, наверное, и решают с обретением счастья…»

Так, наверное, и решают с обретением счастья:

фанатики – в Мекку, в Ершалаим. Прочие

– к мягким рукам и теплым телам ластясь,

обрящут все то, что первые опорочили.

Время – открыто всем входящим,

но мне – несвойственна вера слову:

то ли от того, что – видел – змеи плачут,

то ли от того, что ознобу

ветер лишь добавляет в этой

пустыне, из которой

два выхода: первый – с белой

горячкой, а тот, что второй – с Торой.

Так точно, мой женораль, нас завершит омега,

устав от русского английского. Телега,

когда мы будем падать на Этну снегом,

отскрипит по закону свободу от бега.

«В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что…»

В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что

любой из припавших к тебе – ее понимал, как матч

футбольный: то кричался с эхом, то

озирался в поиске зрителя (соперника). Мяч

жмурился в словах и артиклях раннего утра. Тлен —

вечерний спич перезабытых гостями вещей,

но упрямства у времени, как у муллы – только крен

за грядущее время стал зримее и прочней.

Тонкая золотинка у твоей руки

отныне отдана зною Невады, whist костей

Следующая страница