Настя остановилась, чтобы перевести дух, словно только что бежала. «Что со мной?» – стала пульсировать мысль в такт учащенно бьющемуся сердцу. Она встряхнула головой, словно хотела избавиться от гнетущего состояния. И сразу даже не поверила тому, что увидела. Миновав ажурно смотревшуюся отсюда ограду парка, по аллее – ей навстречу – двигался тот, кем она последние дни жила. Но почти сразу сработала интуиция. «Нет… не он». Но тут же пришли сомнения. «А вдруг он?» Настя испугалась. Испугалась, что может не узнать его, что он уже может не соответствовать нарисованному в ее сознании образу.
Человек приближался и сомнения росли. Наконец, пришло облегчение, замешанное на разочаровании.
– Не он! – выдохнула шепотом, остановившись. А когда прохожий почти поравнялся с ней, она даже удивилась – как могла прийти ей в голову такая нелепая мысль? Человек совершенно не походил на того, кого она только что со страхом и восторгом ожидала увидеть. Он был лет на десять старше. Черноволосый и с залысинами. И напоминал, скорее, грека или кавказца с неярко выраженными, характерными для них чертами лица. Только глаза оказались светлыми. «Все, – подумала, – Шизофрения».
Прохожий замедлил движение и остановился в двух шагах перед Настей. С удивлением и участием в глазах посмотрел на нее.
– Девушка, с вами все в порядке? – спросил, – Может, вам помощь нужна?
– Спасибо. Нет, – достаточно категорично, даже грубо, как показалось самой, ответила Настя, чтобы избежать дальнейшего разговора, – У меня все в порядке.
Она быстро, не оглядываясь, пошла дальше, несколько мгновений еще испытывая на себе его взгляд и сомневаясь в правильности выбранного чувствами тона. Выйдя из парка, перешла улицу и оказалась перед зданием, где по выходным проводили выставку книг. Сюда, как раз, она и направлялась.
13.
Сон приснился странный. На грани. Странность заключалась в том, что Максим осознавал, что спит. И в то же время не покидало сомнение: каждая деталь в этом состоянии была настоящей. Не так, как во сне, где виртуальность вяжет сказочные кружева. Все виделось реальным. Он даже нагнулся, сильнее натянув ремень висевшего на плече ружья, чтобы не соскользнуло, и провел ладонью по траве. Ощутил ее живую шелковистость. Движения заставили почувствовать неудобство. Оно, именно оно, сосредоточившись внутри – ближе к солнечному сплетению – и вызвав ощущение двойственности, добавило натуральности всему, что окружало. И это же неудобство неприятно напрягло. Максим почувствовал себя и собой, и, казалось, еще кем-то. Появилась мысль, что он – не совсем он: какие-то незнакомые мышечные ощущения сопровождали каждое движение. Словно в чужую одежду влез. Как однажды советовал Руслан, посмотрел внимательно на руки. Это должно было помочь сориентироваться. И снова странность: на них отсутствовали кое-какие детали. Не было на указательном пальце левой руки шрама, оставленного перочинным ножом – еще в детстве. А на правой – не оказалось родинки. Посмотрел налево. Увидел, что стоит вначале деревенской улицы. Довольно широкой. Улица, словно ухоженный газон, поросла короткой зеленой травой. Только середину ее прочертили желтые, с оттенком охры колеи. А метрах в пятидесяти, как раз на этой самой середине, стоит старая груша, раскорячившись ветвями, потрескавшимися от долгой жизни. Узкие колеи – явно не от автомобильных шин, огибая дерево с обеих сторон, снова встречаются за ней. И, убегая вдаль, соединяются в перспективе в одну линию.