– Положи на место, – начал злиться Максим, – Тебе-то какое дело до этого?
Анюта бросила лист на кровать и по-свойски забралась с ногами в кресло, совершенно по-домашнему, не задумываясь, как это может выглядеть со стороны.
– Да ладно, забей, – словно бы извинилась она, – Это я так. От зависти. Что тебе дано такое от Бога, а мне нет… а, может, и ей завидую? – с вызовом улыбнулась она.
Максим посмотрел на нее – хотел прокомментировать скрытый комплимент. Но не получилось. Анька, конечно, друг, но то, как она уселась, выходило за рамки элементарного приличия. «Что это? – подумал, – Как в детстве? Без задней мысли? Словно дома? Или… Нет, на Аньку это не похоже. Чтобы она так вульгарно подкатывала?»
– Ань, – он улыбнулся и кивнул взглядом на ее ноги, – Ты что – кадришь меня?
Ее лицо вспыхнуло, и она быстро обтянула коротенькое платьице.
– Извини.
– Да ничего, – усмехнулся, – Мне было приятно.
– Слушай, – перевела Анюта тему разговора, – Я чего пришла: ты завтра во сколько едешь? На первую?
– А что?
– Да в моей чек загорелся. Колодки тормозные. Надо уже менять. Отец завтра отгонит ее в мастерскую.
– Хочешь со мной?
– Ну… Возьмешь?
– Ты даешь, Ань. После того, как спросила… ни за что.
Мгновенное недоумение на ее лице и последовавшая затем улыбка вызвали у Максима смех. Засмеялась и Анюта, заразившись.
Вошла мама с подносом. На нем – две чашки, сахарница и соломенная вазочка с льняной салфеткой внутри, из которой выглядывали края хвороста.
– Вот, – сообщила, – Анечка напекла. Хозяюшка.
– Да ты что? – Максим сделал нарочито удивленное выражение лица, – Анечка?
– А ты бы не выкаблучивался. Лучше спасибо скажи Анечке, – мама отложила в сторону книгу на журнальном столике и поставила туда поднос.
– Спасибо, – продолжил он в том же духе, уже подхватив хворостину и откусив. Но одумался, – Нет, Ань, на самом деле спасибо… От души. Очень вкусно.
– Может, вам еще варенья? Яблочного? Свеженькое – вчера только сварила, – поинтересовалась мама.
Максим посмотрел на Анюту.
– Нет, спасибо, тетя Наташа, – поняла она, что вопрос адресован ей, – Я и чай-то без сахара пью последнее время.
– Ну, как знаете, – сказала мама и вышла.
Анюта встала, взяла чашку и снова уселась в кресло, осмотрительно натянув при этом на коленки платье.
Они общались еще с полчаса. Она что-то щебетала, заставляя Максима периодически выбираться из водоворота воспоминаний, в который сознание постоянно пыталось нырнуть. И тогда душу его начинало щемить понимание простоты жизненных притязаний. Он нежно поглядывал на Анюту, понимая по-человечески, что ей от него нужно. Потому что эта вчера еще худенькая девочка, став женщиной, вызывающе округлившимися формами рождала в его душе лишь простое без сердечной подоплеки желание. И именно оно взывало почему-то к совести и провоцировало сожаление, что он не может ответить на ее чувства. Именно оно – сожаление – трансформировалось в нежность к этому близкому, чуть ли не родному человечку.