Местные до 16-ти на турнике «до десяти» читали рэп. «Тухнет небо, мало хлеба. Много булок. Котлет бы». Они были голодны, горланя брезгливо и жестко, по своим неписанным законам, и котлетами они называли явно что-то немясное и нерыбное, что я тоже отгонял, предполагая, что в этом блюде тоже могло быть что-то депрессивное.
Красный велосипедист застыл у сливового дерева. Мужик с рюкзаком, покрытым значками (Ленин, Че Гевара, много других ля политик) говорил по телефону, захлебываясь слюной.
– Это невозможно. Потому что то, что возможно делается по-другому. А это невозможно.
На этаже соседка под 70 с всегда взлохмаченными волосами и цветастым халатом (сезон пионов?) поливала цветы. Она кивнула на мое «здрасте» и я вошел.
Как меняется моя походка, когда я вхожу в свои пенаты. Медленно входишь в комнату смеха, ужаса, иллюзий, что нормально, но придя домой первые три-четыре шага, как по раскаленным углям (проверка на вшивость – вскрикну, есть что скрывать, запалюсь). Пшшш. И следующие более уверенно, а когда вижу малышку, то мои шаги смешиваются, и там уже не разберешь, кто ведет я или она. Она, конечно, но на первый взгляд, не разберешь.
– Нам нужны деньги, – примерно через час после обязательных процедур от ужина до купания.
Деньги были. И по моим расчетам на пару месяцев должно было хватить. Недавно перечислила Наталья за восемь статей, я продал гитару и старые вещи, что лежали хламом в шкафу с носками и тряпками для полировки мебели. Она знала то, что должно было хватить. Я говорил об этом. Кажется.
– Смотри. Это колготки.
Проплешины в цвете, такие не оденешь на карнавал, если только не праздник «Ретрограды всех стран, объединяйтесь!»
– Это кофта. Это брюки. Это кошелек. Он пустой.
Я не знал, из чего состоит ее гардероб, сколько у нее боди и банных полотенец, какого цвета. Мне казалось, что этот закулисный мир нижнего белья, тампонов и лаков, не коим образом не должен попадать в поле моего зрения, и если и однажды казал свое я только исключительно в чистом, с примесью секса и дорогого парфюма, виде чтобы внутри все перекатывалось, как под бревнами.
– Это кухня, здесь стоит холодильник, в нем шаром покати-перекати поле.
Мне хотелось пить, но уйти я не мог. Малышка посапывала и только раз вскрикнула от холода (сбросила одеяльце), но жена настигла меня над кроваткой, поправляющего и соскучившегося, шепотом, зловещим с запахом горчицы… а-а, произнесла: