В конце вечера ко мне подошёл Ильяшенко и, почему-то смущаясь, сообщил, что его пригласили на некое шоу, но один он туда не поедет, потому что неизвестно ещё, что это за самое шоу. И с ходу предложил мне отправиться вместе с ним.
Туман в голове сыграл свою роль, я радостно, не задумываясь ни о чём, тут же поднялся, и мы покинули уютное кафе, оставив наших коллег догуливать.
Двое югославов, пригласившие Ильяшенко, кажется, не имели ничего против моей персоны. Мы вчетвером сели в авто, и нас куда-то повезли. Ехали минут пятнадцать по тёмным улицам. Наконец приехали.
Я так и не узнал, как называлось это заведение. Даже толком не помню, как оно выглядело снаружи. Внутри я увидел довольно большой зрительный зал, белые скатерти столиков и небольшую сцену. Югославы тут же пригласили нас поближе к ней и усадили за столик. Получилось, что я едва не упирался коленями в низкую рампу.
Не успели мы с Ильяшенко опомниться, как югославы заказали пару бутылок сухого вина и к ним – что-то из фруктов и орешки. Символическая закуска, одним словом.
Атмосфера в зале царила самая расслабленная. Мы сидели, перебрасываясь какими-то словами, я даже не помню о чём. Знаете, бывают такие застольные разговоры, которые согревают душу в процессе, а потом едва вспомнишь, о чём и речь-то шла.
Народу в полутёмном зале было немного. Меня поразил странный аромат, витавший в воздухе. Вероятно, он шёл из кондиционеров. Факт в том, что аромат этот странным образом обволакивал сознание и волновал, пробуждая смутные чувства и желания.
На сцену выбежал народный квартет и спел что-то залихватское. В зале смеялись и хлопали. Затем на сцену начали один за другим выходить танцовщицы, акробаты, фокусники, жонглёры… Между столиков дефилировали несколько дам, предлагая цветы и какие-то сладости. Словом, классическое варьете.
Оставалось ждать. Чего? Я и сам не знал, только что-то предчувствовал.
В какой-то момент небольшой ансамбль, обосновавшийся в углу сцены, ожил. Барабан начал выдавать дробь: сначала тихую, почти неслышную. Это походило на приближающуюся грозу. Дробь звучала всё сильнее и сильнее. Затем барабан внезапно замолчал. В полной тишине зазвучала мягкая – совершенно особенная – музыка.
И на сцену вышла женщина. Она была сказочно прекрасна. Одета в очень пушистую шубу, судя по всему, из невероятно лёгкого, почти воздушного меха небесно-сиреневого цвета.