взяли китайские псевдонимы и теперь докучали всем хулиганам. В дворике было очень уютно вечерами пить пиво, громко кричать дурными голосами и визгливо хохотать женщинам в четыре часа ночи. Но ниндзя– пенсионеры все эти привычные удовольствия пресекли. Они подходили к довольным жизнью юношам и, не здороваясь, наносили ногами удары по ушам. Возмущёния пресекались дополнительными ударами. Теперь во дворике вечерами бушевали только местные аборигены, хотя и им периодически доставалось.
Алчущий алкоголя Бонивур кинулся к ниндзя.
Глядя на высоченного Антона Семёновича, Бонивур скукожился и, изображая полное смирение, гундося, попросил:
–Дядя Антон, дай сто рублей! Нутро горит!
–Ты забыл, как велено обращаться? – пророкотал «дядя Антон». И тут же Бонивур получил здоровенный удар ладонью в ухо, едва удержавшись на ногах.
Маленький Семен Семенович в прыжке легонько добавил ногой в другое ухо.
Оба ниндзя ходили по двору в чёрных футболках с длинными рукавами, в чёрных льняных засаленных трико и китайских чешках.
Геннадий, наблюдая, как Бонивур получает «порицания» от старших, посмеивался. Но Полковник вдруг возмутился:
–Вы чё, старичьё? Охренели?
Бонивур теперь был вылитый знаменитый Крамаров.
Прищурившись недобро, он скрылся в подъезде.
Нинздя, усмехнувшись, степенно пошли за дом, видимо, уже взяли под контроль ещё пару соседних двориков.
Геннадий уходить не собирался – эксцессы Бонивура, он был уверен, продолжатся немедленно…
Через минуту после ухода стариков-каратистов, Полковник вынесся из подъезда, снедаемый гневом. За такой короткий отрезок времени он успел взбежать на четвёртый этаж, перешарил содержимое выдвижных ящиков на кухне (перепугав старенькую мать) и, не опускаясь до объяснений, сжимая кухонный нож на деревянной ручке с длинным лезвием, устремился на улицу. Наказать стариков– каратистов он собрался с кровопусканием.
Но врагов не было.
Это озадачило Бонивура, но не охладило гнева.
Тем временем, в однозвёздочной гостинице, по случаю летнего зноя, все окна были открыты настежь, и публика предавалась меланхоличному созерцанию уютного внутреннего дворика. Только на первом этаже, восседая за столом у окна, весело и громко разговаривали выпивающие горячительное водители-дальнобойщики. Они сидели по-домашнему – в тапочках, трико, майках, общаясь преувеличенно громко и цензурным лексиконом не ограничивались.