Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень -
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что смогли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я - Озимандия, я - мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!».
Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...
Пустыня мертвая... И небеса над ней...
П. Шелли, «Озимандия»,
перевод К. Бальмонта
4. Глава 4
Выехав из Симмонса на рассвете, я уже к полудню добрался до первых неестественно вздувшихся холмов Свалки. Место это назвали Свалкой еще первые колонисты, хотя вопрос о том, было ли оно действительно мусорным полигоном или чем-то иным, оставался открытым.
Так или иначе, ряды холмов, поросших кое-где чахлым лесом, протянулись на много километров, и каждый из них внутри был наполнен чем-то определенно не природного происхождения.
Стоило только копнуть рыхлую почву на полметра вглубь, как ты почти гарантированно натыкался на спрессованный слой металлических листов, пластиковой пленки, трубок из непонятного черного материала, названного обсидианитом, проволоки, фольги, полуразвалившихся механизмов. И среди всего этого то тут, то там рождественскими огоньками светились сгустки ЭОНа. Несколько часов упорного рытья среди рассыпающихся в руках металлических пластин почти всегда вознаграждали тебя одной десятой единицы или около того. А могло повезти найти крупный самородок
Свалка была излюбленным местом новичков. Пожалуй, нигде больше нельзя было найти ЭОН, оставаясь в относительной безопасности. Относительной – потому что мобы здесь тоже встречались, хотя и куда реже, чем за пределами Желтой зоны.
Копающиеся здесь низкоуровневые колонисты – вроде меня – гордо называли себя старателями. Те же, кто перерос Свалку, презрительно именовали нас мусорщиками.
Въехав на вершину пологого холма, я вылез из машины и проследил за тем, как из заднего отсека медленно вылез неуклюжий прямоугольный робот на гусеничном ходу. На Озимандии таких называли харвестерами. Я точно не знал происхождения этого слова – кажется. что-то связанное со старинными играми.
Вытянув толстые манипуляторы, похожие на рачьи клешни, харвестер съехал вниз по пандусу, загудел сервоприводами и принялся вгрызаться в почву, смоченную ночным дождем. Я похлопал его по поцарапанной пластиковой бочине и отошел немного в сторону.