Подумав немного, Шнайдер заправил кровать и открыл форточку, чтобы выветрить запах сигарет. Пепельницу он принес в гостиную.
– Ваш чай, – сказала хозяйка.
Шнайдер посмотрел на нее, пытаясь понять, что же она думает, но на ее сосредоточенном лице ничего было нельзя прочитать. Он сел за стол и стал пить чай, внимательно глядя на фрау Бауэр. Та принялась за вязание белого шарфа для своего бедняжки-сына, мерзнущего в бескрайних русских лесах. Лицо ее было спокойно, как трава на кладбище. Она явно не хотела разговаривать, ее молчание, казалось, могло сокрушить горы.
– Я вижу, – сказал Шнайдер, – что вам хочется остаться одной. Я понимаю вас, все произошло крайне неожиданно. Я оставлю вас сейчас наедине с вашими мыслями, дам вам возможность и время все обдумать в спокойной обстановке, в этом уютном доме, в родных стенах, которые так вас поддерживают. Я хочу, чтобы вы знали – мы с вами можем стать самими счастливыми людьми в мире: подумайте об этой возможности.
– Хорошо, – сказала фрау Бауэр.
Наконец, любовники расстались. Пообещав зайти вечером, Шнайдер отправился на службу (у свехлюдей не бывает выходных).
Чтобы не привлекать излишнего внимания, он зашел в кафе рядом с парком, сел за столик у окна и стал читать "Войну миров". Каждые пятнадцать минут приезжал трамвай из центра, но те, кто из них выходил, были ему совершенно безразличны. Когда приехал безрезультатно уже десятый трамвай, Шнайдер начал беспокоиться. Нетерпеливо поглядывая в окно, он прочитал, как из космического корабля выползают марсиане:
Большая сероватая круглая туша, величиной, пожалуй, с медведя, медленно, с трудом вылезала из цилиндра. Высунувшись на свет, она залоснилась, точно мокрый ремень. Два больших темных глаза пристально смотрели на меня. У чудовища была круглая голова и, если можно так выразиться, лицо.
И тут пришел одиннадцатый трамвай, из которого вышел Зельц. Шнайдер захлопнул книжку и поспешил за ним в сторону парка.
Здравствуйте, герр Зельц, я – советский шпион
В парке было тихо. Ни один патруль не заинтересовался дикими криками, ни один случайный прохожий не прибежал проявить арийскую солидарность, ни одна сволочь даже не подумала хотя бы крикнуть: «Эй, кто здесь?!». Это только в фильмах постоянно показывают, что любой ариец готов отдать свободу, а то и жизнь за другого арийца под лозунгом: «Мы своих не бросаем». А на самом деле убили бы здесь лейтенанта Зельца – и всем было бы все равно, никто бы даже не удивился: подумаешь, какой-то лейтенанта прихлопнули. Вот если бы генерала убили – тогда, конечно, вся криминальная полиция бы стояла на ушах. А тут: подумаешь, лейтенант.