Здесь все было даже проще: тюремные сидельцы часто
сопротивлялись, а этот парень изо всех сил хотел, чтобы у меня
получилось, и распахнул двери в свои мысли, можно сказать, во всю
ширь.
…Короткое ощущение падения закончилось. Я стоял посреди
неширокого кирпичного подвала с покатыми сводами. На щербатых
стенах висели отрубленные головы гигантских насекомых и картины в
толстых деревянных рамах, настолько темные, что изображения было
почти что не разглядеть. По углам стояли длинные столы из грубо
оструганных досок и унылые треногие табуреты. За самым дальним
столом кто-то сидел, опустив голову на скрещенные руки и ощутимо
пригорюнившись.
— Вася?
Фигура не пошевелилась, но это было нормально: я еще не
полностью был здесь, в его голове, и выглядел для него
черт знает чем. Может, светящимся голосом с неба. А может, клубком
шерсти из желудка кошки.
— Я заказывать не буду, — глухо донеслось из-за стола. — Что-то
ничего не хочется.
Снова свезло. Он меня видит и в принципе готов к контакту.
— Василий, ты болен, — я не стал терять времени и переместился к
нему за столик — мгновенно, как обычно бывает во сне. — Это плохая
новость, но есть и хорошая: я врач, и я вытащу тебя отсюда.
Пролетарий вскинул голову. Все лицо и большая часть скальпа
оказалась покрыта тонкой белесой паутиной, поблескивающей, как
полиэтилен, за спиной медленно колыхался, будто был погружен под
воду, черный балахонистый мешок. А вот глаза у него были, точно,
больные, но не бессмысленные. Это хорошо. Хуже всего, когда они
цепляются за свою вымороченную, искаженную реальность: вечно
какой-нибудь дряни потом нанесут с собой в настоящий мир.
— Доктор? Что за херню я подхватил? У меня белочка, да?
Никогда не слышал, чтобы эти слова говорили с такой радостной
надеждой.
— Размечтался, брателло. Не заслужил ты покамест свой делириум
тременс. Тут хуже: злые капиталисты получили прямой доступ в твою
пустую башку. Американская придумка, качественная, сразу видно. Но
ничего. Я тебя, дурака, вытащу.
Василий собрался, видно, промямлить что-нибудь необязательное,
вроде: «Что угодно, профессор!», но не успел — в мизансцене
произошли изменения. Рядом с нами появилась — именно что появилась,
ведь не было ее еще мгновение назад! — официантка в белом фартуке и
чепчике: всем приятная девушка, стройная, с отличной грудью и
длинными ногами, если бы только не портил ее длинный шрам на правой
щеке от уха до носа.