Эти казачьи части, где, наверно, каждый десятый с Дарованием
военного толка, встревали и в конфликты вне коронных земель,
разрешая их и принуждая к спокойствию. Россия – всемирный жандарм.
Пусть не жестокий и не вмешивающийся без крайней нужды, но всё
равно – жандарм.
- Я обеспечу тебе содержание. Не хуже университетского.
- Вильям… Но как мы провезём пана Гжегожа? Детекторы…
- Да, обычным пассажирским классом он на судно не попадёт. На
теле его нет печати регистрационной палаты.
- Сделать абердинскую?
- Не выйдет. У нас там заседают такие поклонники Его
Императорского Величества… Словно не шотландцы. Думаю, надо
организовать рейс дирижабля.
Поляк, с трудом разбиравший английскую речь, вздрогнул при слове
zeppelin.
- Пшепрашам… Я и на авиалайнерах боялся летать, панове. А на
надувном пузыре… Можно ли меня вернуть домой, в Краков?
- Боюсь, это маловероятно, - осторожно заметил приват-доцент. –
Вы пришли к нам благодаря редкостному стечению обстоятельств,
совпали два наших эксперимента. Граница между мирами гораздо
прочнее, чем у нас с Тартаром. Преодолеть её воздействием лишь с
нашей стороны… Видимо – да, но только при другом уровне развития
теории пространства-времени.
Поляк растерянно моргнул.
- Есть две хорошие новости, пан Гжегож, - утешил чиновник. – В
нашем распоряжении есть магия, и далеко не все, обладающие
Дарованием, сочувствуют российскому режиму. Она даёт дополнительный
шанс. Коль закрыли порталы в Тартар, значит, физика переходов
кому-то из Одарённых доступна. И вторая. Краков существует и здесь,
центр Польского генерал-губернаторства и Краковской губернии. Не
скажу, насколько он похож на ваш, но центр его – это замок Вавель
на берегу Вислы. Я там бывал.
- Так! Вавель! Сердце Полонии!
Он даже вскочил в возбуждении.
- И ваших силах дать толчок к тому, чтоб Краковское и Варшавское
генерал-губернаторства откололись от русских.
- А шотландцы – и от русских, и от англичан, - кивнул титулярный
советник. – Полагаю, мы договорились вполне. О дате вылета извещу
позже. Разрешите откланяться.
Он был корректен и вежлив, этот О'Коннор, чего не сказать о
профессоре Линке. Янки смахивал скорее на бандита из романов о
Диком Западе лет сорока, только одетого прилично, чисто выбритого,
с худым и очень злым лицом. Всё больше закапываясь в глубины памяти
подопытного, Линк действовал с напором и грубостью доктора Менгеле.
Гжегож проклял день и час, когда согласился на ковыряние в
мозгах.