Он сделал ещё пару шагов и протянул раскрытую ладонь.
Раздвоенный язык, розовый в серых бугорках-наростах, слизнул с руки
остатки крови. Боярич потрепал тварь по голове.
«Девочка» заурчала. Наверно, звук означал удовольствие. Тем не
менее, был настолько зловещим, что у шотландца и поляка мурашки
пронеслись по коже – не в первый раз за время представления.
- Я защищён плетениями, - продолжил боярич. – Могу парализовать
её в мгновение ока. Но Эсмеральда и так послушна. Десятки поколений
терроры отбираются, к размножению допускаются самые покорные особи.
Она – понятливее собаки. И гораздо умнее. Эти звери умеют
регулировать численность в зависимости от наличия корма. Если бы
размножались безоглядно, а терроры всегда готовы к спариванию,
самки – уже на следующий день после выхода яиц, заполонили бы собой
всё и погибли, уничтожив любую другую живность. Но как только
чувствуют нехватку пищи, самцы начинают пожирать приплод, убивают и
съедают друг друга, в крайнем случае – старых самок. Молодых как
Эсмеральда не трогают. Снять цепи!
Похоже, этот приказ менее всего пришёлся по душе боярским
слугам, но перечить они не смели. Отстегнули карабины от ошейника,
тварь щёлкнула зубами, едва не прихватив пальцы одного, тот едва
отдёрнул руку.
- Видите? У неё присутствует нечто вроде юмора. При желании
могла бы откусить не руку, а голову. Эсмеральда! Рядом!
Пьер двинулся вдоль стены внутреннего дворика, пройдя всего в
двух шагах от О'Нила и Бженчишчикевича. Те уже прекрасно поняли,
что расстояние и в десять саженей – не спасёт. Адское отродье
невероятно стремительно. Пьер, даже обладая каким-то парализующим
плетением, никоим образом не успеет «девочку» остановить.
Нью-Йоркский П.И.П. с пытками профессора Линка казался теперь
поляку безопасным убежищем. Мозголом, по крайней мере, не угрожал
перекусить пополам.
Вторгаясь в память поляка, а они провели уже несколько сеансов,
Монморанси-младший был предельно аккуратен. Несколько раз прерывал
связь из-за неудобств подопытного. Так археолог бережно выкапывает
хрупкие древности из-под наслоений веков. С превеликой
аккуратностью, чтоб не навредить. При этом не испытывает к
древностям никакого человеческого сочувствия, исключительно научный
интерес.
Занимало это не более двух-трёх часов в день, в остальное время
Гжегож был предоставлен самому себе, обладая достаточной свободой в
пределах дворцового поместья. Оно было чрезвычайно обширным – в
десятки квадратных километров. Или квадратных вёрст, как здесь
считают, верста немногим более привычного километра. Обнесённое
высокой оградой, хоть и не настолько мощной, как загон для чудищ
Тартара, поместье представляло собой крепость, основательно
отрезанную от внешнего мира и охраняемую, словно каждый час
ожидался штурм силами казачьего полка.