Перебрав в голове с десяток вариантов действий, я понял, что до
конца не уверен ни в одном из них. А потому, решив разбираться по
ходу, я просто стал действовать. Первым делом, я начал привычным
мне движением собирать энергию воздуха, стараясь вспомнить те
ощущения, которые настигли меня во время стычки с Хомяковыми.
Долгое время ничего не получалось, на моих пальцах
концентрировалась только энергия воздуха, но в конечном итоге, дело
двинулось с места, и я перешел на сбор энергии жизни. Видимый
только мне черный дым начал неохотно тянуться из твари и собираться
возле моих рук, обжигая ладони колючим, липким холодом. Когда ее
стало уже достаточно много, тварь, видимо поняв, что происходит
что-то не так, завизжала, переходя на ультразвук, с такой силой,
что треснули все стекла в помещении, а на потолке появилась
глубокая трещина. Я замкнул уже готовую печать самого сложного
заклинания, из тех, что были в моем арсенале. Комната погрузилась в
непроглядный сумрак, уцелевшие от крика твари светильники,
освещающие до этого комнату, замигали. Стало тяжелее дышать, а
перед глазами встала серая пелена, сквозь которую с трудом можно
было разглядеть очертания предметов и людей. Так было всегда, когда
применялась печать распыления. Запрещенное в моем мире заклинание,
способное уничтожить любое живое существо, ибо поражало саму душу.
Правда, энергии оно требовало столько, что даже на обычного
человека у меня бы ее сейчас не хватило. Но с мелкой полуразумной
тварью, даже с моим запасом, оно вполне могло справиться.
Вспышка света, которая полностью развеяла спустившуюся на
комнату потустороннюю темноту, подействовала и на паразита. Он
превратился в черную пыль, осевшую внутри тела парня. Я быстрым
движением вновь прикоснулся к его руке и направил потоки силы,
стараясь, как можно быстрее очистить его организм от останков
твари. Дело двигалось медленно, я словно сдирал наждачкой липкую
грязь, собирая орган за органом, как конструктор, с нуля. Возможно,
я что-то делал неправильно, и это в будущем отразится на состоянии
парня, но сейчас я боролся за его жизнь. Так что, это было не
важно.
Когда его сердце часто забилось, заполняя кровью уже практически
опустевшие сосуды, я убрал руку, ощущая слабость вперемешку со
злостью. Я ненавидел, когда мне врали, и это ничуть не изменилось,
после моего перемещения.