Сигарета в руке следователя по особо важным делам обожгла ему
пальцы, он скурил её до фильтра, и Федоров снова заговорил, теперь
уже обращаясь ко мне.
— Как видите, Федор Михайлович, это звери, а не люди. И нам
нужна ваша помощь. Помощь советского человека и мужчины. Мы с
уверенностью можем сказать, что это банда всё еще в Ялте, они
слишком мало, по сравнению с предыдущими случаями, взяли. Так что
обязательно попробуют ещё раз.
— Подождите, товарищ Фёдоров, — догадываюсь я, — вы хотите их
ловить на живца. И им буду я?
— Верно. Вы очень точно охарактеризовали свою роль. Именно что
ловить на живца.
— Вы знаете, товарищ Фёдоров, я, конечно, очень ценю вашу
откровенность и ценю то, как вы меня охарактеризовали. Но это для
меня слишком. Я простой советский писатель. Наверное, небесталанный
и даже в какой-то степени смелый. Но то что вы предлагаете это
чересчур. Очень сильно чересчур. Я не готов к подобному и мне
просто страшно. А страх в подобном деле самый хреновый
помощник.
— А ты, Федя, — внезапно Фёдоров переходит на ты, — думаешь, нам
во время войны страшно не было? Ты думаешь это у меня откуда? — он
машет перед моим лицом своей искалеченной рукой. — Я, же в разведке
служил начиная с финской и заканчивая Квантуном. Меня и финны под
Выборгом резали и немцы под Могилёвом из огнемёта жгли. Как ты
думаешь, мне в июне сорок четвёртого было страшно, когда я с
простреленными ногами и сожжённой рукой оберштурмфюрера СС к нашим
тащил? Из моей группы тогда трое остались. Я, Вася Филинов и Сашка
Птицын, два совсем молодых пацана, младше тебя. Думаешь, им не было
страшно? Думаешь, у Васи руки не тряслись и губы не белели, когда я
ему приказал остаться и задержать чуть ли не пехотное отделение.
Одному задержать этих сук и дать нам время. Было ему страшно, ещё
как было. Вася знал, да и я тоже, что на смерть он идёт. Однако он
только попросил гранаты ему оставить и запасные магазины к
Шмайсеру. И, думаешь, мне уже после войны не было страшно ехать к
его матери, которая на войне четырёх сыновей потеряла и говорить,
что это я приказал ему умереть?
Голос Фёдорова сорвался, и Болотин подал ему воды. Я молча
смотрел, как движется кадык этого уже немолодого мужчины.
— И ты сейчас, умный, молодой и здоровый мужик рассказываешь мне
о страхе? О страхе перед кем? Перед кучкой нелюдей, перед
выродками, которые убивают тех, кто должен, просто обязан ещё жить
и жить. Жить, любить, детей растить! Да этих сук давить надо.
Давить так, чтобы их гнилые кишки лезли через их поганые рты.
Давить так, чтобы другим неповадно было даже думать о том чтобы
поднять на наших, советских людей руку!