— Ну
поехали... — согласился я. — Только сегодня моя очередь угощать....
Спасибо тебе, заработал...
И я полез
во внутренний карман, вытащил деньги, отсчитал Кешкину долю,
протянул ему.
— Что
это? — удивился он.
—
Четыреста рублей, — сказал я.
— Откуда?
— продолжил включать дурака приятель.
—
Колготки твои сбыл.
— А-а, ну
молодчина!.. Оставь себе!
— Я свою
долю уже взял. Это твоя!
— Вот и
говорю — оставь. Ты меня выручил, понимаешь?
—
Понимаю, — ответил я, открывая бардачок и засовывая в него
купюры.
— Узнаю
Шуру Данилова, комсорга нашей тюменской школы, — с фальшивым
воодушевлением произнес завотделом райкома ВЛКСМ по работе с
пионерскими и низовыми комсомольским организациями. —
Принципиальный, честный, прямой.
— Ладно
тебе заливать! — отмахнулся я.
—
Слушай... — понизив голос, словно нас мог кто-нибудь подслушивать.
— А ты пару ящиков кофе у меня не возьмешь?
— Какого
кофе? — не понял я.
—
Бразильского.
— Куда
мне ящик?.. Пару банок возьму.
— Да хоть
десять! — усмехнулся он. — Остальные реализуешь, как
колготки.
Я
задумался. Конечно, через Груню, наверное, можно толкнуть, что
угодно, включая — списанный бомбардировщик, и будут у меня живые
деньги, не придется крохоборничать, но... это ведь спекуляция,
верная уголовная статья. Я не для того второй шанс получил,
чтобы оказаться на зоне, которую
мне удалось избежать в первой жизни. Так что нет, Иннокентий
Васильевич, крутись сам. Я тебе разок помог и будя. А вообще мне не
нравится, когда меня разводят любыми способами.
— Нет,
Кеша, — сказал я. — Извини. Я тебе помог по старой дружбе, но
спекуляцией заниматься не собираюсь... Ты там меня пивком и воблой
угощал, так вот... — Я добавил к тем бумажкам, что уже лежали в
бардачке еще сотню.
— Эх, как
был ты комсомольцем-добровольцем, так им и остался, — с досадой
проговорил он. — Я уж было обрадовался, что ты человеком
стал...
—
Благодарю за откровенность, — сказал я, открывая дверцу.
— Ты
чего? — всполошился Стропилин. — Обиделся, что ли?.. Я же пошутил!
Поехали, Лизонька, нас накормит!
— Аппетит
пропал...
Я
выставил ноги наружу и начал вставать.
— А ведь
ты меня не знаешь, Данилов! — прошипел он мне в спину. — Я это
сразу понял, как только увидел тебя на набережной, с вчерашней
«Правдой» в руках...
Вернув
ноги на полик салона, я повернулся к этому барыге и посмотрел ему
прямо в наглые глазенки. Ему стало не по себе, но он еще
храбрился.