Она отвернулась и пошла, постукивая каблучками и покручивая
ягодицами. Опять я залип на ее прелести. Блин… Кто знает этого
Сашка, когда у него в крайний раз баба была?.. Конечно, с таким
торсом и такой физией их должно быть невпроворот, а вдруг он не так
воспитан?.. Как говорится – до свадьбы ни-ни… Проводив училку
алчным взором, я двинулся через перекресток, благо на допотопном
светофоре загорелся зеленый и все, не успевшие миновать «зебру»
транспортные средства — мотороллер, самосвал и троллейбус —
притормозили.
На углу Ленина и Красногвардейской, где красовалась тусклая
вывеска «ПЕЛЬМЕННАЯ», меня вдруг окружило подрастающее поколение.
Шесть пацанов, лет четырнадцати, одетых еще хуже взрослых, по
крайней мере — тех, которых я успел повидать. Треники с пузырями на
коленях, растянутые застиранные олимпийки, кеды. Кудлатые, как
дворняги. Глаза наглые. Обветренные губешки кривятся в ухмылках. То
и дело сплевывают между зубов, норовя угодить мне на кроссовки.
— Дядь, а дядь, — издевательски процедил один из них — рыжий
переросток мордой наглой и хитрой, — закурить не найдется?
Хм, как там у Макаренко, которого я отродясь не читал?..
— Отвали, шкет, — не отыскав в своей молодой памяти более
подходящей педагогической формулы, изрек я. — Рак легких неизлечим,
усек, Васек?
— Атас! — выкрикнул самый младший пацаненок, указывая
замызганным пальцем куда-то позади меня.
И тут я совершил маленькую оплошность, которая простительна
только человеку, еще не свыкшемуся с новым организмом. Я оглянулся,
как последний лох. Кто-то из них пихнул меня. А другой рванул с шеи
свисток. Миг, и вся ватага кинулась врассыпную. Я остался посреди
тротуара, без свистка и возможности хотя бы надрать этому отродью
уши. Не говоря уже о более действенных педагогических методах. Да и
хрен с ними, невелика потеря. Пришлось махнуть рукой и топать
дальше. А рыжего я запомнил.
Судя по малоэтажности застройки, Литейск городок маленький, на
кривой дорожке сойдемся.
Дом тринадцать оказался банальной хрущевкой. Под бетонным
козырьком единственного подъезда поблескивала треснутым стеклом
вывеска «РАБОЧЕЕ ОБЩЕЖИТИЕ № 8». Вошел в прохладное нутро, отдающее
запахом мокрых тряпок и махорки. Поднялся на один лестничный
пролет. Открыл стеклянные двери и попал в небольшой вестибюль,
перегороженный деревянной стойкой. Перед ней стоял стол, за которым
сидела здоровенная тетка, обтянутая неким подобием гимнастерки и в
берете на крашенных хною кудрях.