Вода
так и кипела, пока не вернулся Степан, напугав меня до безумия: я не ждала, что
он снова приедет.
—
Вот, — он поставил на пол несколько пакетов, — тут немного продуктов, чтобы
было чем позавтракать, и новый комплект постельного белья. У Любаши в шкафу
наверняка все залежалось и требует стирки.
И
снова мне пришлось его благодарить. Его забота была неприятна: однажды он
тоже заботился обо мне вот так, сдувал пылинки, предугадывал возможные проблемы
и мгновенно их решал. Я больше не верила в доброту.
Степан
взглянул на кипящую на печи воду и, ни слова не говоря, молча поставил ведро на
пол. Он бросил взгляд на мою руку: мизинец все ещё был перебинтован. Я опустила
глаза, надеясь, что он ничего не скажет и не спросит.
—
Дверь на ночь запри, — бросил Степан, направляясь к выходу.
Я
последовала его совету и тут же задвинула тяжелый засов, стоило Степану выйти
за порог. Потом я позвонила Любаше, рассказала, как доехала и каким нашла её
домик. С её слов я знала, что жила она здесь сразу после того, как вышла из
колонии, которая находилась где-то в Сибири. Здесь всю её отсидку жила дочка с
Любашиной родной сестрой, которая взяла девочку к себе и перевезла из
Челябинска вот в эту деревеньку: отсюда было проще навещать мать. Любаша
освободилась, сестра вернулась в Челябинск, а они с дочкой, поняв, что в глухой
Усть-Манской делать им было нечего, уехали в Смоленскую область. Дом, однако,
продавать не стали. Да и кто его купит в такой дали от больших городов? Местным
— не надо, а дачники искали места поближе к тому же Томску или хотя бы к
Дивнореченску.
Зато
мне это место казалось идеальным. Может, первое время местные и поинтересуются,
кто такая и зачем приехала, но наверняка скоро перестанут обращать внимание.
Тем более я не собиралась мозолить им глаза. О том, что мне нужно будет
работать, чтобы иметь хоть какие-то деньги, я пока не думала. Я что-нибудь
придумаю, но потом, когда приду в себя. Меня беспокоило другое: местный
участковый наверняка прознает, что я здесь поселилась, и потребует сделать
регистрацию.
—
Там участковым Авдеич, нормальный мужик, — сказала на это Любаша. — Надо с ним
поговорить.
—
И что я ему скажу? Не регистрируйте меня и не светите мой паспорт, потому что я
прячусь от мужа-садиста?
—
Вот так и скажи, он мужик хороший.