Об
одном упоминании еды, лёгкая тошнота подкатила к горлу. Я не ела с обеда
прошлого дня и точно знала, что ничего в меня не влезет. А если и залезет, то
обнимашки с унитазом гарантированы. Я могла только пить. И чашечка кофе сейчас
мне не помешает. Выполнив указания мамочки, бухнулась на мягкий стул и опустила
голову на стол, одним глазом наблюдая, как мама варит кофе и попутно достаёт из
холодильника масло, клубничное варенье и нарезает сладкую булочку на небольшие
ломти.
– Мам,
я выпью только кофе.
–
Хорошо, хорошо. С молоком?
– Угу.
В свои
пятьдесят семь лет мама выглядело даже очень моложаво. Она всегда следила за
собой и меня к этому приучала с самых ранних лет. От мамы мне достались в
наследство ярко зелёные глаза и безупречный вкус в одежде. А вот ростом я пошла
в папу. Мамочка моя была маленькая, миниатюрная, но очень шустрая. И за это её
очень любили на работе. Кстати о работе, ей же скоро надо уходить.
– Мам,
а ты, когда на работу пойдёшь?
– Решу,
когда узнаю, что у тебя случилось, – категорично заявила мама, разливая
кофейный напиток.
Ноздри
защекотал до умопомрачения вкусный аромат, и я с охотой выпрямилась, обнимая
кружку двумя руками и делая первый глоток.
– Как
вкусно, как называется?
–
Шоколадный трюфель, – пожала мама плечами и намазала хлеб вареньем, подавая
мне, но я отказалась. – На тебе лица нет, бледная, аж вены просвечивают.
Рассказывай, дочь.
– Мы с
Пашей разводимся…
Мама
замерла с кружкой в руке, а потом поставила её обратно на стол. Отличное
начало, мама с первых слов заволновалась, а я хочу продолжить, читая немой
вопрос в её глазах – «почему» и не могу. Ком в горле стоит, слёзы душат. Янке
могу рассказать в красках, а маме не могу.
– Лен,
почему?
– Мам,
он… – немного проморгалась, сгоняя мокроту с глаз, сделала глоток и тогда вытолкала
из себя ядовитое слово, – он мне изменил.
– Паша?
– Он
самый.
–
Господи… Да, почему? Что с ним?
– В том
то и дело, что ничего, – пожала я плечами, – задружился сильно с одной Мариной
с работы.
– Это
как?
До сих
пор ничего не понимая, мама задавала всё новые вопросы, а я словно заново
переживала вчерашний ужас и снова было плохо. Снова что-то сжимало грудную
клетку, не давая возможности дышать. Очень тяжело смотреть в глаза
единственному родному человеку и рассказывать, как тебя предали, растоптали и
разрушили счастливую жизнь. Закрыв лицо ладонями, так было легче, я стала
говорить, зная, что мама ловит каждое моё слово.