— Над родом нависла угроза исчезновения. Я считаю, лучше сразу
бросить все силы на спасение, чем распыляться на полумеры.
— Отличный подход, — я ощутил уважение к Лисице. На ее месте
поступил бы так же. — Что же, тогда даю слово: я сделаю все, чтобы
выполнить наш договор.
— Я верю тебе, смертный. Ты можешь быть дерзким и непокорным, но
ты не подлец. Увидимся через время... Георгий.
— Увидимся, прекрасная Лисица, — я вежливо склонил голову.
И в следующий миг вернулся в тело.
Та же кровать, та же комната, те же лица вокруг. Мама, сестра,
Ульяна. А еще низкорослый мужичок с жидкой седой бороденкой. Он как
раз щупал мой пульс, когда я проснулся.
— Ох ты! — мужичок отдернул руку, словно обжегся.
— Павел Тимофеевич. Здравствуйте, — сказал я и бодро сел на
кровати.
— Гоша! — одновременно воскликнули Люда и Ульяна.
— Как ты, сынок? — мать шагнула ко мне, а потом вдруг застыла,
глядя на мою руку.
Приподняв правую ладонь, я увидел на среднем пальце увесистый
серебряный перстень. На черной печатке блестела бриллиантовая лисья
голова. Кольцо главы рода, подсказала память тела. То, что раньше
носил мой отец, Петр Чернобуров.
Я обратил внимание, что на пальцах мамы и сестры тоже были
родовые украшения — но не такие массивные перстни, как у меня.
Аккуратные серебряные колечки в виде лисы, свернувшейся калачиком,
с россыпью мелких черных сапфиров на спинке.
— Слава Чернобурке! — обрадованно воскликнула Людмила. — Мама,
это значит, что она признала Гошу как главу рода?
— Да, — кивнула мама, украдкой стерев слезинку, и обратилась к
врачу: — Павел Тимофеевич, все в порядке?
— Думаю, да, госпожа... — лекарь промокнул рукавом виски. —
Скажи-ка, сынок, что ты чувствуешь?
— Со всем уважением, Павел Тимофеевич, я ваш граф. Прошу
обращаться ко мне, как подобает, — сказал я, не сводя с мужчины
испытующего взгляда.
— Э-э... да, конечно, ваше сиятельство, — стушевался тот. — Как
ваше самочувствие?
— Прекрасно. Кажется, мое ядро магии пробудилось.
— Да-да, об этом я и говорю! — оживился лекарь. — Я ощутил
сильный всплеск магии!
— Дар нашей покровительницы, — объяснил я и отбросил одеяло. —
Подвиньтесь-ка.
— Гоша! — Светлана Григорьевна кинулась ко мне.
— Не нужно, мама, — я выставил руку. — Не мешай.
Я рассчитывал, что будет легче. Но у меня ослабли все мышцы, а
ноги особенно. Впрочем, теперь они хотя бы шевелились, и я свесил
их с края кровати. Но как же это было тяжело!