«Приняла меня за педофила, –
догадался Николай Михайлович. – Ну и времена пошли! Поиграть с
чужим ребенком – преступление». Он вздохнул, но не огорчился. Было
б из-за чего переживать! День-то выдался какой чудесный. Солнце,
небо, щебет птиц… «В такой день и умирать легко», – пришел к выводу
пенсионер. И умер…
***
Николай Михайлович задыхался. При
попытке втянуть в себя воздух, в рот и нос лезла земля. Грудь
горела и саднила. «Они, что, меня живого закопали? – в голове
мелькнула мысль. Обуянный паникой, Николай Михайлович рванулся из
последних сил, и – о чудо! Почва расступилась, и он вырвался
наружу.
Яростно отплевываясь от попавшей в
рот земли, Николай Михайлович тяжело дышал, наполняя легкие
сладким, вожделенным воздухом. А затем смахнул с лица остатки
почвы, приоткрыл глаза и осмотрелся.
Это была не могила. Находился он на
дне большой канавы, где стоял сейчас на четвереньках. Край ее
обрушился, завалив землей пенсионера, под которой тот едва не
задохнулся. «Ни фига себе примочки! – удивился Николай Михайлович.
– Как я тут оказался? Ведь сидел же на скамейке в сквере. А потом
внезапно окружающее слилось в точку, наступила темнота. Я, похоже,
умер. Так ведь, Господи?»
Ответа он не получил. Только в голове
вдруг прозвучал смешок. Николай Михайлович решил, что это
показалось. Он вскочил на ноги – к удивлению, совсем легко.
Странно, раньше он помучился бы, вставая – старость забирала силы.
Николай Михайлович осмотрел себя, и снова удивился. Кто-то поменял
на нем одежду. Так любимые им джинсы и легкая ветровка поверх
футболки пропали, и теперь на нем болталось что-то вроде форменных
штанов и куртки цвета хаки, на ногах – тяжелые ботинки вместо
кроссовок. Талию охватывал брезентовый ремень с латунной пряжкой.
Сбоку на ремне в матерчатом чехле висела фляга. «Что за хрень?» –
подумал Николай Михайлович и огляделся.
То, что он сначала принял за канаву,
походило на траншею, вырытую скоро и небрежно. Стенки невысокие,
кривые, бруствер из наваленной на край земли не облагорожен. Точки
для ведения огня не обустроены. Опыт прежней жизни сделал это
заключение мгновенно. Николай Михайлович подумал, отстегнул
удерживавший флягу ремешок и извлек ее наружу. Фляга, к удивлению,
была стеклянной. Вытащив из горла пробку (вот же хрень какая!) он
сначала прополоскал рот от набившейся туда земли, а затем глотнул.
Вода в фляге оказалась теплой, но довольно вкусной. Зажав ее под
мышкой, Николай Михайлович чуть плеснул на руки и, убрав с них
грязь, затем промыл глаза. На лице наверняка остались грязные
разводы, но он их, конечно, не увидел. Водворив на место флягу,
Николай Михайлович пошел искать людей, чтобы разобраться, где он
оказался, и как попал в траншею. То, что он сейчас находится не в
прежнем теле, Николай Михайлович прекрасно понимал. Руки не его:
широкие ладони с мозолями под пальцами. У него ладони прежде были
узкие, худые, сплошь усеянные старческой гречкой с тыльной стороны.
Ноги у доставшего ему тела оказались тонкие, как палки, сам же
Николай Михайлович в той, прежней, жизни был мужчиной корпулентным.
То, что он нажил с годами, обложило его тело равномерно, потому и
джинсы покупал широкие, свободные – в другие не влезал. Пуза он не
отрастил, но и с талией давно расстался. Здесь она имелась. Все
вокруг галлюцинация, он бредит? Глупость. Не бывает бред таким
реальным. Вкус воды, песок во рту, запахи и тяжесть фляги…