Болельщик неторопливо повернулся ко мне. Посмотрел внимательно,
привыкая к уличному мраку. Я увидел, что этот тот самый старик, что
отчитывал пацана. А его лицо, сморщенное, но волевое, менялось на
глазах.
— Только через меня, — он упрямо сжал высохшие губы.
И поднялся, опираясь на трость. Сделал несколько шагов к окну и
встал с нерушимым видом.
— Ты не заберешь их! — его голос прозвучал мощно и грубо, не
соответствуя внешней дряхлости.
Не сразу я понял, о чём он. Проникся моментом, подсмотренным и
словно украденным. Конечно, я среди фавел. Да и выгляжу...
Наверное, он решил что я хочу их ограбить. К чёрту переубеждать,
лучше идти дальше.
Но, прежде чем продолжить путь, искренне сказал:
— Извини, отец.
Старость я уважал. Как и отчаянную храбрость. И желание защитить
семью. Я понимал, что он чувствует. Что шансов у него при этом нет,
но дед не дрогнул, не отступил.
— Постойте... — услышал я уже в спину.
Такое же уверенное, но уже не агрессивное. Усталое. Надо было
уйти, но я остановился и посмотрел на старика. Он облокотился на
оконный проем, умудренно усмехаясь.
— Заходите, — коротко и однозначно произнес он, мотнув головой в
сторону.
Там было несколько ступенек вверх и старая красная дверь.
Перекрашенная раз сто. Это было заметно по проплешинам, за которыми
угадывались все цвета мира. Пожалуй, она и держалась лишь благодаря
такому количеству слоев краски.
На нижней ступеньке стоял глинянный горшок с разлапистым
растением, буйным, вылезающим наружу. Его стрелки крепко обвили
низкие тонкие перила. И теперь они боролись за место под
солнцем.
Дверь легко поддалась, она даже не была заперта!
На меня обрушились запахи дома. Ужин с душистыми специями,
свежевыстиранное белье, чуть уловимый аромат кофе и что-то
покрепче, но не тяжелое, терпкий табак. Здесь жило много людей, это
я почувствовал.
Прихожей не было, сразу просторная комната, с большим обеденным
столом. Клеенчатая скатерть, четко по центру расставленный на
подносе сервиз. Низенький тарахтящий холодильник, плита и широкая
эмалированная мойка. Будто застывшие во времени, с моего детства.
Такие же, но не совсем.
Вместо двери в комнатку дедка, невесомая занавеска. Она
колыхалась от неощутимого мне ветра. Я отодвинул её и шагнул
внутрь.
Старик так и стоял у окна, не переставая усмехаться. Указал на
продавленное кресло в темном углу. Экран освещал малую часть
крохотного помещения. Как только я сел, он важно произнес: