Как не поздоровится Адаму, мне
даже неинтересно было. Достаточно того факта, что ему не
поздоровится, и это может сказаться на наших с ним отношениях, а их
портить не хотелось.
Несмотря на первое
впечатление, Адам оказался очень полезным во многих вещах
человеком. Причем зачастую его полезность крылась именно в тех
аспектах, которые мне самому давались либо тяжело, либо долго, в
силу того, что я в этом мире еще только начинал набирать вес,
известность и возможности. А у него уже было и то, и другое, и
третье, и еще десяток полезных для меня характеристик
сверху.
Да и, в конце концов, мне
здесь уже банально нечего было делать.
Самое главное я выполнил —
заставил Вермилиона начать говорить и узнал то, что меня
интересовало. В дальнейшей работе от меня толку не будет, даже если
я услышу, как Мартин сдает фамилии и имена, которых он, кстати
говоря, с его же собственных слов — просто не знает.
Это все рискует растянуться на
часы, если не дни, и даже если какие-то имена проскочат в милой
дружеской беседе безопасников с предателем, я все равно этих людей
не знаю. А даже знал бы — что с того?
Тут целая огромная структура с
практически неограниченными возможностями только и делает, что ищет
предателей, которых потом ждет неизвестно что... Мне-то зачем в это
лезть?
Вот когда в очередной раз
приключится какая-то ситуация, в которой без моих талантов никак,
когда они сами обратятся ко мне за помощью, как это было уже не
раз, вот тогда и настанет мое время. А пока что мне надо вернуться
к Ванессе и спасти ее от уныния семейного празднества.
Но перед этим — сделать кое-то
еще.
То, что я давно собирался
сделать, но никак руки не доходили, потому что не было критической
необходимости.
Теперь она
появилась.
Адам выделил мне в провожатые
того самого человека, что сидел за пультом в комнате допроса. Не то
чтобы мне был нужен провожатый — не запомнить путь, которым меня
вели (особенно при условии того, что все двери оставались
закрытыми) не смог бы только тот, кто не захотел его запомнить, —
но спорить я не стал.
Вдвоем мы дошли обратно до
машины, которая все так же стояла в узком черном пенале из
непрозрачных стен, и оба уселись в салон. Человек, который за все
это время не проронил ни слова, молча достал ту самую маску, и я
так же молча надел ее, но не стал опускать на глаза, а оставил на
лбу.