«...когда ты позовешь меня, я
услышу».
.
Каким же счастьем было просто
мыслить!
Как же ей хотелось его позвать!
Если Келлан поймет, за чьей помощью
она готова обратиться, то убьет ее, и даже если черный герцог не
шутил, и даже если он попытается помочь, то просто не успеет:
Келлан был здесь, на расстоянии вытянутой руки, а Даор Карион, судя
по тому, что рассказывал Келлан, не мог воспользоваться порталом.
Да и разве существовали такие заговоры, чтобы он услышал ее на
подобном расстоянии?
Алана несколько секунд обдумывала,
что могло бы произойти, если бы черный герцог появился рядом с
ними. Смущаясь, она вспомнила, как охотно он объявил, что она под
его защитой — и как между ним и Келланом дрожал от напряжения
воздух. И разлившегося кровью мужчину, занесшего руку... Нет, даже
сейчас она бы не позвала его. «Даор Карион мог бы просто убить
Келлана, раз уж никто в Приюте не узнает об этом, - со страхом
поняла она. - Что бы Келлан ни сделал в своем помутнении, если я
стану причиной его смерти, то никогда не прощу себя».
.
Теперь Келлан шел впереди, прямо
сквозь голые ветви, будто мог видеть в темноте. Холодное
предрассветное время, черное, как изначальная тьма, окутывало их.
Будто воздушного коридора было мало, Келлан последний час крепко
держал Алану за левую руку, и как она ни дергала запястье, делая
вид, что просто поскальзывается, его жесткие как тиски пальцы все
никак не ослабляли хватку. Кустарники цеплялись за ее юбку,
царапали ноги, а углубления в уже неживом мшистом покрове то и дело
ловили ступни, так, что она боялась вывихнуть лодыжку. Тканые туфли
совсем промокли, и пальцы ног заледенели, несмотря на быстрый шаг.
Алана старалась подгибать их при каждом движении стопы, чтобы
прогонять кровь, но последний час не помогало и это.
Келлан больше не замечал, что ей
холодно. Он не укутывал ее в шаль, как когда-то в другой жизни, он
не помогал ей перебраться через поваленные стволы, как еще утром -
лишь угрюмо шел вперед, изредка прямо на ходу творя безмолвные
заговоры, не оборачиваясь, ведя ее за собой с какой-то мрачной
решимостью. Келлан больше не замечал, что ей больно, что она
вскрикивает, пробираясь через заросли можжевельника и путаясь в
остролисте, что спотыкается, что дыхание ее давно сбилось. Келлан
не уставал, шипы не оставляли на нем следов. И Келлан, конечно, не
слышал обращенной к нему мольбы, как не слышал и просьбы
передохнуть. Алана вообще сомневалась, что Келлан понимает, что
происходит. Вперед его гнало безумие.