***
— Как ты мог нас бросить? Ненавижу тебя! Ненавижу! — он вскочил с табуретки, не отрывая своего бешеного взгляда от виноватого и немного растерянного лица отца, сидящего напротив.
— Твое право, сынок, — ответил тот устало и вылил остатки водки из бутылки в стакан.
Выпил одним махом, занюхал тыльной стороной ладони и встал.
— Никогда не забывай, что я вас очень любил… сын.
Нетвердой походкой отец вышел из кухни, и через несколько секунд в коридоре тихо щелкнул замок входной двери. Больше Макс никогда его не видел.
Только через одиннадцать лет Макс узнал, что отец был приговорен врачами и после их последней встречи прожил всего восемь месяцев. Шесть из которых провел в хосписе, медленно умирая под обезболом, никого не узнавая и гадя под себя.
Узнав об этом, Макс люто напился. Несколько суток бессмысленной круговерти дней и ночей пролетели в алкогольном угаре. Ему запомнились лишь редкие моменты просветления, когда он выл, задрав голову к потолку, и пытался лезть на стену, раздирая свои ногти до мяса об штукатурку.
"Он сказал "любил", а не "люблю". Слишком тонкий намек для малолетнего пацана."
Именно тот поступок отца научил его, казалось бы, очень простой истине.
"Иногда приходится делать близким больно. Чтобы потом им не стало еще больнее."
***
Из воспоминаний его выдернул глухой низкий голос:
— Да где же он валяется? Мих сказал, что наш клиент должен быть где-то с краю, но я тут уже все обшарил.
Макс не смог определить, с какой стороны находится обладатель баса. Ему казалось, что звук идет отовсюду. Рефлекторно дернувшись, он попытался сесть, но из этой затеи ничего не вышло. Тело уже ощущалось, но все еще не слушалось команд мозга. Медленным ручейком в сознание парня начала просачиваться легкая паника.
Неожиданно в поле его зрения показалась мужская голова, которую венчала пара слегка изогнутых рожек. Грубые, словно высеченные из камня черты лица придавали незнакомцу брутальную суровость, а бледно-голубые льдистые глаза с красными склерами [1] смотрели на Макса яростно и пронзительно. Полное сходство с викингами портила только шевелюра иссиня-черных волос, коротко подстриженная по последней моде и аккуратная бородка а-ля Меладзе.
— Да вот же он! Ушастая, иди сюда! Нашел я нашего дебила, почти возле самого центра прохлаждается. Мог бы и обозначиться, мудила посмертная, а не радоваться втихомолку воскрешению.