Ещё. Я бегаю по комнате. Мама
поставила пластинку на нашем проигрывателе. «Снежная королева». Я
что-то изображаю под музыку, и хозяйка-бурятка качает головой и
говорит, что я, конечно, буду артисткой. Но проходит несколько дней
и проигрыватель почему-то включать запрещено. Я прошу, а мама
хмурится. И шёпотом говорит: «Нельзя». Я не понимаю: почему нельзя?
Я и сейчас не понимаю: почему? Свет экономили или что?
Мама в школе, а я почему-то
предоставлена сама себе. Я хожу по школьным коридорам, иногда
захожу в начальные классы, учительницы подсаживают меня к спокойным
детям за парты, в серединку, и я что-нибудь рисую. Но мне скучно.
Иду в спортзал, но у мамы седьмой класс. «Иди, а то затопчут тебя»,
– говорит мне она. Я одеваюсь и иду на улицу, бреду куда-то вдоль
дороги, сне́га на обочине выше колена, а по дороге иногда проезжают
грузовики, но я упорно иду. Дохожу до какого-то памятника. Читаю.
Ого! Оказывается, из этой деревни тоже уходили на войну солдаты, и
кто-то погиб. Памятник погибшим героям... Почему-то этот памятник
погружает меня в меланхоличное состояние, и я бреду обратно в
школу. Почему я шарюсь сама по себе? Что, в деревне садика не
было?
Больше ни одной картинки из
деревенской жизни нет. Из почти года жизни. Ни одного праздника,
даже новый год выпал! Что это вообще?
Я размышляю об этом, когда мы идём в
сторону школы.
– Какое сегодня число? – спрашиваю
я.
– Третье декабря, – отвечает мама. –
А что?
– Я сегодня очень замёрзла. Давай в
Иркутск поедем.
– Давай завтра? – предлагает она. –
Завтра пятница. Оставлю тебя с бабушкой пока, да хоть два дня с
вами побуду.
– А, может, ты тоже останешься?
Напиши заявление на увольнение. А две недели мы на больничном
просидим. У меня спина вот тут болит, – я неуклюже согнула рукав
цигейковой* шубы и потыкала рукавичкой в район почек, – и пи́сать
больно.
*Это, кто не в курсе,
толсто стриженная
очень плотная овчина.
Мама резко остановилась:
– А ты почему молчала?!
Я смотрела на неё снизу вверх. Мама у
меня невысокая, но я в детстве была совсем мелкая.
– Я... сперва испугалась. А теперь
мне больно даже идти.
Теперь испугалась мама. Кажется,
переборщила я со своей хитрой политикой.
– Цистит?!
Она схватила меня на руки и собралась
бежать в сторону школы, но метров через двадцать сдалась. Какая уж
тут беготня, когда свежего снега по колено, а ребёнок в овчинной
шубе похож на чемодан без ручки. Она дотащила меня до школы,
посадила на лавку в широком коридоре: «Посиди!» – и куда-то
побежала. Потом пробежала в другую сторону. Потом к нам подошла
женщина в белом халате. Я удивилась: откуда бы в малокомплектной
школе постоянный медик? Но оказалось, что тётя – директор и завхоз
в одном лице. Тётя кивнула маме: