Девушка шипит ругательство и дергается, но моя рука, как ошейник, не дает ей свободу – удерживает на весу, обездвиживает, будто булавка, что пронзает острой иглой бабочку. Ей приходится выбрать: или сломать себе шею, или покориться мне.
– Что тебе нужно? – хрипит жертва, комкая рубашку. Не сдается, все еще опасна, потому я не отпускаю, напряжен и ожидаю от нее новые выходки. Держу на коротком поводке.
– Чтобы ты платила по счетам. Чтобы молила о пощаде.
– Каким счетам, ублюдок? – ярится и сужает глаза.
Мне нравится ее ненависть, до того вкусная, что хочется подхватить ее за бедра, вонзиться до предела и вбиваться в нее до хрипа и бессилия.
– Я ничего тебе не сделала! – надрывно вскрикивает, но тут же замолкает. Не хочет огласки и скандала.
– Забыла, что ты делала другим? Так я напомню, – отпускаю ее подбородок, вбиваю легким движением худые плечи в стену, не сильно, но девушка от шока вдыхает через нос и приоткрывает покрасневшие от поцелуев губы. Ругательства застывают на кончике языка – почему тварь такая сладкая?! Медные волосы падают на мою ладонь, оплетают ее шелковыми нитями, путают пальцы, заставляя желать еще сильнее.
Она – мой яд. Отрава. Гниль, которую не выдавить, не уничтожить. Рана нарывает и болит бесконечно. Корчит до состояния необузданной ярости, но и заставляет крошиться от одних прикосновений к гладкой разгоряченной коже. С ума сходить от близости и запаха.
Ненавижу суку!
– Отпусти меня, конченный ублюдок! – На секунду почувствовав свободу, девушка пытается ударить, укусить, но я сильнее, намного сильнее.
С легкостью скручиваю и снова прижимаю заразу к стене, в угол, туда, где шкаф отрезает густой чёрной тенью голубоватый свет уличного фонаря и режет кабинет на куски.
– Я тебя найду, – шипит мразь, замерев в моих объятиях. – Как бы ты не прятался, под чьей бы личиной не скрывался, я узнаю тебя.
– И? – хочется засмеяться ей в лицо, но не смешно.
Пристраиваюсь между стройных ног, напористо развожу коленом сильные бёдра. Одной рукой связываю тонкие кисти, чтобы бешеная от злости телка не царапалась.
Она упирается. Бесполезно. Запускаю руку под подол платья, ныряю в нужное место, пальцем отодвигаю взмокшее кружево и сам едва не кричу, соприкоснувшись с ее жаром.
Афина снова дёргается и добавляет посаженным от переживаний голосом: