…Эгле несколько минут стояла у серебристо-зелёной кромки, глядя, как волны набегают на берег и откатываются обратно. Ей не пришло в голову снять туфли и зайти в воду. А может, и пришло, просто она решила этого не делать. Когда она всё-таки захотела коснуться морской воды – опустилась на колени, протянула руки к волнам и сидела так долго-долго.
Когда она снова подошла ко мне, по её лицу было совершенно невозможно понять, что она чувствует. «Что, если у моря тоже есть мелодия, и сейчас она отозвалась у Эгле резонансом?» – пронеслось в мозгу.
– Ну как? – спросил я.
Эгле медленно покачала головой.
– Я специально пыталась запомнить слова, которыми буду рассказывать впечатления… но сейчас снова слышу тебя. И ничего не изменилось. А значит, – она чуть-чуть улыбнулась, – ты думаешь про море точно то же самое. Значит, ты знаешь – как.
Я знал. Конечно же, я знал. И просто молча кивнул, когда она договорила.
Хорошо, что она теперь тоже знала. И ещё лучше – что знала то же самое. Вернее, так же.
Потом мы ушли немного дальше, к скалам. Там, на пригорке, мы разбили лагерь. Остаток вечера мы грызли вафли и болтали. Так оживлённо, как только могут болтать два человека с una corda.
– Почему-то все странные слова как-то связаны с фортепиано, – сказала Эгле после продолжительной паузы. – Никогда не замечал?
– Странные? – Я запустил камешком в сторону моря. Не добросил, конечно.
– Ну, например, наши болезни.
– Не просто замечал, – хмыкнул я. – Так и есть. Всякими названиями занимаются теоретики. А теорию легче всего объяснять на фортепиано, её пианисты и придумывали.
– Не знала. – Эгле потянулась за вафлей.
– Да ладно. Это же в началке объясняют.
– В началке я занималась дома, – сухо ответила Эгле. – Возможно, репетитор как раз хотел мне об этом рассказать, когда мне стало невмоготу беспокоиться, выключен у него дома утюг или нет.
Я мысленно отвесил себе пинка.
– Извини.
– Не парься. По тебе не видно, но я-то знаю, что ты раскаиваешься.
Она улыбнулась краешком рта. Я оценил этот подвиг ответным сокращением лицевых мышц. И поклялся больше никогда не упрекать её за то, что она чего-то не знает.
Но только её, конечно.
– Так вот. – Прокашлявшись, я начал снова. – Есть миф, что люди раньше были птицами. Поэтому петь они умели всегда. Потом те из них, что произошли от дятлов, придумали ритм и барабаны. Те, что произошли от певчих птиц, придумали флейты и мелодии. Это были два рода с разных территорий, там ещё душещипательная такая история была, он, мощный, словно раскаты литавр, она, нежная, словно песнь флейты… не суть, в общем, там всё как обычно. Главное, что в конце этой истории удар объединился с мелодией, так появился третий род – струны.