Мой отец Эбби ненавидел. Он называл её эта, и когда тётка заглядывала к нам в гости, старался слинять из дома. Эбигейл Мортон, единственному человеку, навещавшему нашу семью, было одиноко – её сын, Харди, давно вырос, выучился на звукоинженера и уехал в Ниццу. Сейчас ему уже около тридцати. По какой-то непонятной для меня причине он не общается со своей матерью, и когда тётка гостила у нас, то они с мамой часто его вспоминали. Эбби в такие моменты всегда становилась грустной, а мама старалась её как-то утешить, подбодрить. Они тихо в полголоса говорили о Харди, до меня иногда долетали обрывки фраз: «…он связался с плохой женщиной…» или «…настоящий кобель…». Я не подслушивал, у меня просто очень чуткий слух. В их размеренном едва слышном говоре мне чудился спокойный рокот летнего моря. Волна ласково, нежно набегает на берег, чуть обдает успевшие нагреться камни, и, кажется, что они слегка шипят, остывая. Потом вода отползает назад, и галька, обсохнув, снова раскаляется от жаркого ослепительно-желтого солнца.
Антикварный синтезатор раньше принадлежал Харди, он учился играть на нём, когда ему было столько же, как и мне. Так что этот аппарат древний, точно Кардиффский Касл Мот, и весит, как два булыжника, целых двадцать восемь фунтов. У него западают несколько клавиш, звуки кажутся смешными, плоскими и жестковатыми, нет многих функций. Чтобы подружить его с ноутбуком мне пришлось перелопатить кучу драйверов, но всё-таки он мой и другого пока нет, и не будет. Зато я знаю все его капризы. Иногда синт начинал тихо звучать, тогда мне не оставалось ничего иного, как стащить у отца из шкафчика в ванной початую бутылку Дениелса, и протереть платы и резинки алкоголем. Стоит моим пальцам коснуться клавиш, и я забываю о том, что смешон и неуклюж, о проблемах в школе и семье. Мелодии у меня выходят пока неказистые, сырые, но сочиняю я их самостоятельно и могу часами подбирать полутона и тональности. Если у меня получается достаточно связанный и гармоничный аккорд, я испытываю кайф, не знаю, как назвать ещё это чувство – эйфория, полёт. Была бы моя воля, я бы вообще не вылезал из своей норы, так бы и сидел, отгородившись от всех людей. От всех кроме, Сэнни, Брая и мамы. Они три самых дорогих для меня человека.
Я проторчал тогда в своей комнате до четырех часов дня, разбираясь с пиратским